Точно так же обращались с ней мать и сестра: Руби слишком увлеклась, нужно срочно что-нибудь ей подарить.

Джекс последовал их примеру. Подарил ей колечко, чтобы она не роптала, пока он будет пропадать на работе и вспоминать о ней, когда ему захочется заняться сексом.

Конечно, это было некоторым преувеличением. В действительности Джексу не было все равно. Он доказал это, когда помог ей с аукционом и рассказал о своей душевной драме.

Их связывало гораздо большее, чем секс. Хотя, как выяснилось, не настолько много.

Дурацкое кольцо обещания. О чем он только думал?

Когда мама и Сапфи откупались от Руби какой-нибудь безделушкой, она мирилась с этим, скрывая боль, которую причиняло их снисходительное отношение.

«Не забивайте голову нашей маленькой Руби такими серьезными вещами, она у нас творческая натура, ей это вредно. Вот бриллианты, только что привезенные с прииска, давай, Руби, займись своим делом».

Конечно, они использовали другие слова, но подразумевали именно это. Джекс этого не знал, но воскресил старые обиды.

Поэтому Руби предпочитала игнорировать чувство вины и сосредоточилась на том, что во всем виноват он.

Если бы Джекс ее действительно любил, он бы остался и выяснил, почему она так отреагировала. Вместо этого он сбежал. Его обычная стратегия!

Ладно, она с ним встретится. И расставит все точки над «i». Отныне их будут связывать исключительно деловые отношения.

Руби будет сохранять приличия ради «Сиборн» – она уже слишком многим пожертвовала, в том числе и своим сердцем, чтобы сейчас все перечеркнуть.

Но пусть Джекс не обольщается: когда он вернется, то не найдет здесь прежнюю влюбленную дуру.

Его интересует только бизнес? Что ж, пусть будет бизнес.

Глава 16

Джекс решил, что, прежде чем планировать новую, счастливую жизнь с Руби в Мельбурне, жизнь, наполненную радостью и удовольствием, ему нужно сначала избавиться от груза прошлого.

Только ради этого он согласился пройти всю эту унизительную процедуру, необходимую для встречи с отцом: зарегистрироваться, ответить на дурацкие вопросы и отдать свои вещи охране.

Джекс до сих пор не знал, на что надеялся, придя сюда, кроме столкновения со своим прошлым, которое, возможно, окажется не таким пугающим, как он привык себе представлять.

Он боялся не тех давно прошедших событий. Он боялся обнаружить сходство с Денвером.

Джекс хотел обрести легкость в сердце перед свиданием с Руби.

Поэтому он пришел сюда.

Джекс опустился на неудобный пластиковый стул, не сводя взгляда с металлической двери за перегородкой, разделявшей заключенных и посетителей. Он хотел видеть выражение лица отца, когда тот войдет. Посмотреть, узнает ли Денвер своего сына, про которого ни разу не вспомнил за время заключения.

Денвер не раз общался с прессой. И ни разу с ним.

И это было ужасно.

Сколько раз Джекс терпел насмешки и завуалированные оскорбления от так называемых товарищей из-за своего отца? Сколько собеседований было быстро и вежливо закончено, как только заходил вопрос о роде занятий его отца? Сколько раз он в ярости метался по квартире, потому что очередная выгодная сделка была сорвана, когда потенциальные партнеры узнавали, что он сын «того самого Марони»?

Бесчисленное количество унизительных отказов, которые стояли у него поперек горла.

Наконец дверь открылась, и Джекс непроизвольно сжал кулаки. Его отец вошел в комнату для свиданий – с расправленными плечами, высоко поднятой головой и прямым открытым взглядом. Если бы не седина, посеребрившая его виски, Джекс мог бы поклясться, что отец не постарел ни на день.

Денвер сел и снял трубку телефона. Джекс сделал то же самое, ожидая одного-единственного слова.

Извинения? Это самое меньшее, что Денвер должен был сделать.

Объяснения? И этого тоже.

– Так-так, блудный сын вернулся.

Онемев от изумления, Джекс тряхнул головой. После всего, что было, это единственное, что его отец мог сказать ему?

– Ты довольно долго собирался меня навестить, – усмехнулся Денвер. – Или теперь, когда меня выпустят, ты подумал, что неплохо было бы наладить отношения со стариком отцом?

Джекс не мог припомнить, чтобы он кого-то презирал или ненавидел всей душой, но в этот момент он близок к тому, чтобы испытать эти чувства.

Они разъедали его внутренности, словно кислота, и ему пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, прежде чем он смог говорить.

– Почему?

Одно-единственное слово для миллиарда вопросов.

Почему он украл эти деньги?

Почему он использовал его мать?

Почему он кинул своих друзей?

Почему он забыл про сына, который всегда был рядом: во время суда, в день вынесения приговора, в первый день заключения?

Столько вопросов, но шансы получить на них ответы равнялись нулю, как и шанс, что он дождется извинений от своего отца.

Денвер нахмурился, его улыбка увяла.

– Что «почему»?

Твердо вознамерившись добиться ответа, Джекс вцепился в трубку и наклонился вперед, почти касаясь лицом перегородки.

– Почему ты отвернулся от человека, который всегда был рядом с тобой?

Его связки, казалось, были парализованы ядом старой горечи, и он был вынужден прокашляться.

– Я всегда был с тобой, отец, но как только ты оказался здесь, я перестал для тебя существовать. – Джекс ткнул пальцем в его сторону, испытывая желание разбить кулаком перегородку. – Я хочу знать причину. Это самое меньшее, что ты можешь сделать.

Он ожидал, что Денвер сейчас встанет и уйдет. Его папуля был мастер выкидывать такие трюки.

Однако этого не произошло. Самоуверенность отца сменилась выражением усталости и чего-то, подозрительно напоминавшего растерянность. И только тогда Джекс заметил следы, которые оставило на нем время: морщины, избороздившие его лоб и шею, складки у линии губ, увядшую кожу. В тюрьме Денвер больше хмурился, чем улыбался.

К чести отца, он не только не ушел, но и не отвел взгляда. Он смотрел на него со странной смесью теплоты и сожаления.

Со стороны Джекса было глупостью приходить сюда. Если Денвер не испытывал желания видеть сына в течение десяти лет, вряд ли сейчас захочет дать ему объяснения.

Он уже собирался положить трубку, когда Денвер наконец заговорил:

– Перед тобой были открыты все двери, а мне светил только путь в камеру. Я не хотел, чтобы мои поступки испортили тебе жизнь.

Джекс с шумом выдохнул воздух.

– Это чушь! Если бы ты не хотел портить мне жизнь, ты бы не сделал и половины того, что сделал! – Джекс покачал головой, готовый выплеснуть на отца годами копившийся яд разочарования и обиды. – Ты использовал в своих целях мать точно так, как и своих друзей. И тебе плевать было на меня. Ты делал что хотел, и тебе не было дела, чем это обернется для других.