Два наших сердца слились в одно,
Их разлучить лишь смерти дано.
И в этих словах такая правда, Марилла! Мы собираемся попросить мистера Филлипса снова посадить нас за одну парту, а Герти Пай может сесть с Минни Эндрюс. У нас было совершенно изысканное чаепитие. Миссис Барри достала свой лучший фарфоровый сервиз, Марилла, будто я была настоящая гостья. Не могу описать, какая меня от этого пронзила дрожь. Никто никогда не вынимал для меня своего лучшего сервиза. И мы ели фруктовый пирог, и кекс, и пончики, и два разных варенья. И миссис Барри спрашивала меня, налить ли мне еще чаю, и сказала: "Папочка, почему ты не подаешь Ане печенье?" Как, должно быть, приятно быть взрослым, Марилла, если так замечательно, даже когда с тобой только обращаются как со взрослым.
— Не знаю, — сказала Марилла с легким вздохом.
— Ну, во всяком случае, когда я вырасту, — сказала Аня решительно, — я всегда буду говорить с маленькими девочками как со взрослыми и никогда не буду смеяться, если они выразятся возвышенно. Я по собственному печальному опыту знаю, как это ранит чувства. После чая мы с Дианой делали конфетки из масла и сахара. Получилось не очень хорошо; наверное, потому, что ни Диана, ни я никогда их прежде не делали. Диана оставила меня переворачивать их, а сама смазывала маслом противни, но я забыла переворачивать, и они подгорели. А потом, когда мы выставили конфеты, чтобы остудить, кот прошел по одному противню, и конфеты с него пришлось выбросить. Но само их приготовление было огромным удовольствием. А когда я уходила домой, миссис Барри просила меня приходить почаще, а Диана стояла у окна и посылала мне воздушные поцелуи всю дорогу, пока я шла по Тропинке Влюбленных. Марилла, я собираюсь сегодня сочинить особую, совершенно новую молитву в честь этого события.
— Марилла, можно мне на минуточку отлучиться и сбегать к Диане? — спросила Аня как-то раз февральским вечером, сбежав вниз по лестнице из своего мезонина и запыхавшись.
— Не вижу причины, чтобы тебе нужно было выскакивать из дома, когда уже стемнело, — сказала Марилла решительно. — Вы с Дианой вместе шли из школы и потом стояли в снегу и мололи языками еще полчаса. Поэтому я не думаю, что тебе уж так необходимо срочно увидеться с ней опять.
— Но она хочет меня видеть, — упрашивала Аня. — Ей нужно сказать мне что-то важное.
— Откуда ты это знаешь?
— Потому что она подала мне знак из окна. Мы придумали способ, как подавать знаки с помощью свечи и кусочка картона. Мы ставим зажженную свечу на подоконник и то закрываем ее картонкой, то открываем. Определенное число вспышек означает определенное известие. Это была моя идея, Марилла.
— Не сомневаюсь в этом, — сказала Марилла выразительно. — И уверена, что в ближайшее время вы подпалите занавески с этой своей глупой сигнализацией.
— О, мы очень осторожны, Марилла. И это так интересно! Два сигнала значат: "Ты дома?" Три — «да», а четыре — «нет». Пять значат: "Приходи как можно скорее, потому что мне нужно сказать тебе что-то важное". Диана только что подала пять сигналов, и меня мучит любопытство, что она хочет сказать.
— Ну, пусть оно тебя больше не мучает, — сказала Марилла с иронией. — Можешь сходить, но запомни: чтобы ты была здесь не позже чем через десять минут.
Аня запомнила и вернулась в положенный срок, хотя, вероятно, ни один смертный никогда не узнает, чего ей стоило ограничить десятью минутами обсуждение важного сообщения Дианы. Но этими десятью минутами она распорядилась с толком.
— Ах, Марилла, вообразите! Завтра у Дианы день рождения. И ее мама сказала, что она может пригласить меня к ним после школы, чтобы я осталась у них ночевать. Приедут ее кузены из Ньюбриджа на больших санях, чтобы завтра вечером посетить концерт в дискуссионном клубе. И они возьмут на концерт Диану и меня… то есть если вы меня отпустите, Марилла! О, я так взволнована!
— Можешь успокоиться, потому что ты туда не пойдешь. Тебе будет лучше дома в твоей собственной постели, а что до этого концерта в клубе, то это глупая идея, и маленьким девочкам вообще не следует позволять посещать подобные места.
— Я уверена, что дискуссионный клуб — это очень достойная организация, — защищалась Аня.
— Не спорю. Но не позволю тебе болтаться по концертам и проводить ночь неизвестно где. Хорошенькое занятие для детей, ничего не скажешь! Удивляюсь, что миссис Барри отпускает Диану.
— Но это такой особый случай, — умоляла Аня; она была готова заплакать. — У Дианы только один раз в году день рождения. День рождения — это не такое уж обыденное событие, Марилла. Присси Эндрюс будет декламировать "Звон вечерний не слышен сегодня". Это такое назидательное стихотворение, Марилла, я уверена, мне было бы очень полезно его послушать. А хор исполнит четыре прелестные трогательные песни, почти такие же возвышенные, как религиозные гимны! Ах, Марилла, даже священник собирается присутствовать; да, да, он там будет; он обратится к слушателям с речью. Это ведь почти то же, что проповедь. Пожалуйста, позвольте мне пойти, Марилла!
— Аня, ты слышала, что я сказала? Сними ботинки и иди спать. Уже девятый час.
— Только еще одно слово, Марилла, — сказала Аня; по ее лицу было ясно, что она прибегает к последнему доводу. — Миссис Барри сказала, что мы можем спать в комнате для гостей. Подумайте, какая это честь для вашей маленькой Ани — спать в комнате для гостей!
— Это честь, без которой тебе придется обойтись. Иди спать, Аня, и чтобы я больше ни слова об этом не слышала.
Когда Аня, заливаясь слезами, исчезла наверху, Мэтью, который, казалось, сладко дремал в кресле на протяжении всего диалога, открыл глаза и сказал решительно:
— Марилла, я думаю, ты должна позволить Ане пойти на концерт.
— А я не позволю, — отрезала Марилла. — Кто воспитывает ребенка, Мэтью, ты или я?
— Ну конечно ты, — признал Мэтью.
— Тогда не вмешивайся.
— Я и не вмешиваюсь. Какое тут вмешательство, если у меня просто есть свое мнение. А мое мнение, что ты должна позволить Ане пойти.
— Ты сказал бы, что я должна позволить ей отправиться на Луну, если бы ей такое пришло в голову. Не сомневаюсь, — любезно отпарировала Марилла. — Я, может быть, и позволила бы ей провести ночь у Дианы, но если бы это было все. Но этих планов насчет концерта я не одобряю. Вполне вероятно, что она там может простудиться. Да и забьет себе голову всякой чепухой, возбудится и разволнуется на целую неделю. Я знаю характер этого ребенка лучше, чем ты, Мэтью, и понимаю, что для нее хорошо.
— Я думаю, что ты должна позволить Ане пойти, — повторил Мэтью твердо. Он не был силен в обосновании своих мнений, но держался их всегда очень упорно. Марилла беспомощно вздохнула и умолкла.
На следующее утро, после завтрака, когда Аня мыла посуду в буфетной при кухне, Мэтью, направлявшийся в амбар, остановился и опять сказал Марилле: