Уолтер Грегор.
Фольклор северо-востока Шотландии (1881).
Пытаясь понять, что же все-таки произошло — зачем смертным нападать на Айслинн, и было ли это простой случайностью? — Дония неторопливо шла по улице. Там праздно подпирали стены бездомные бродяги, околачивались подростки, не преминувшие громко обсудить ее «сиськи», и открыто покупали крэк двое тощих, кожа да кости, наркоманов.
Пока Дония была зимней девой, Бейра ни разу не нарушала правил. Рассказывали, что однажды, век или два тому назад, она с особой жестокостью покарала собственных слуг, зимних фэйри, испортивших ей игру. Вмешиваться нельзя — таков закон. Но чтобы в парке не оказалось ни одного фэйри... случайно такое произойти не могло. Только по желанию Бейры или с ее позволения.
На ходу Дония сбросила личину, вновь стала невидимой для смертных. Жаль, невозможно с той же легкостью скрыться и от фэйри.
Она старалась говорить бесстрастным голосом, но с Кинаном это всегда получалось плохо, а сегодня — и того хуже.
— Чего ты хочешь?
— Счастья. Пробуждения совести у Бейры. Прощения.
Он потянулся ее поцеловать.
Она уклонилась и вступила в лужу.
— Ничем не могу помочь.
— Даже прощением? — Кинан на ходу дохнул теплым ветром в сторону трясущихся от холода наркоманов.
Она задумалась: как ответить, чтобы не солгать. С присущим ему нетерпением, не давая ей собраться с мыслями, Кинан задал новый вопрос:
— Ты видела ее?
— Да.
— Говорила с ней?
Он протянул руку за ее сумкой, внимательный, как всегда, пусть даже мысли его были заняты одной Айслинн.
Дония крепче стиснула ремень, потом, устыдившись своей мелочности, отдала сумку.
К ней подбежал Саша, легко перепрыгивая через лужи и задрав хвост.
— Хороший мальчик.
Она остановилась и потрепала волка по голове, заодно проверила, нет ли на его морде крови. И зашагала рядом с Кинаном дальше.
Держась на почтительном расстоянии, за ними следовали стражники Кинана. Лавируя среди прохожих, они старались, как могли, не прикасаться к осыпающимся стенам домов и обходить лужи, дабы уберечь одежду от грязи.
Покачав головой, Дония перевела взгляд на Кинана.
Он улыбнулся ей.
И на мгновение она забыла все — его предательство, свои подозрения насчет Бейры, жгучий холод. Кинан был по-прежнему прекрасен. За годы, прошедшие со времени их первой встречи, Дония стала бледной и страшной, а он ничуть не изменился.
Отведя глаза, она пошла быстрее.
Он тоже ускорил шаг.
— Дония, ты разговаривала с ней?
— Разговаривала. — Ей снова вспомнилось происшествие в парке. Как удачно, что она там оказалась, иначе... Но ему рассказывать об этом не стоило. — Добрая хорошая девушка. Слишком хорошая для тебя.
— Такой была и ты. — Он все-таки поцеловал ее в щеку. — И осталась до сих пор.
— Негодяй.
Дония оттолкнула его, и в ее ладони вспыхнула жгучая боль.
На его плече, которого она коснулась, образовалась ледяная корка. Кинан тронул ее рукой, и лед треснул, начал таять.
— Только потому, что Бейра убила моего отца.
Он дошел с ней до переулка, перегороженного шлагбаумом. Всю дорогу Дония молчала, не желая поддерживать разговор даже из вежливости. Знала бы она, как его до сих пор мучает ее презрение.
Кинан остановился, преградил ей путь.
— Ты виделась с Бейрой.
Она не ответила. Это не был вопрос.
— Чего она хотела?
Дония обошла его и направилась к железнодорожной станции.
— Ничего такого, с чем я бы не справилась.
Она что-то скрывала. Кинан увидел, как напряглось ее лицо, услышал, как сбилось на миг дыхание. Он догнал ее.
— Просто так она не зашла бы тебя проведать. И вряд ли ты ей обрадовалась.
— Тебе я тоже не рада. Но как-то терплю.
Дония остановилась, тяжело дыша, прислонилась к стене почерневшего от копоти домишки возле железнодорожной станции, закрыла глаза. Саша тут же растянулся у ее ног.
Когда-то она была смертной, поэтому, находясь рядом с железом, не испытывала таких страданий, как большинство фэйри. Но и ей приходилось нелегко. Волк, по счастью, к железу был невосприимчив, иначе она бы сюда не подошла.
Стражники не приближались к ним, но должны были страдать куда сильней. Кинан знаком велел им отойти еще дальше.
— Дония... — Он хотел взять ее за руку, но вовремя остановился. Его прикосновение было для нее страшней железа. Поэтому он уперся ладонями в стену, разрисованную граффити, по обе стороны от нее, чтобы не могла сбежать. — Зачем ты сюда идешь?
— Напомнить себе о том, что потеряла. — Она открыла глаза, встретилась с ним взглядом. — Напомнить себе, что тебе нельзя верить.
Невыносимо. Этот обвиняющий взгляд, этот спор, которому нет конца.
Он поморщился.
— Я не лгал тебе.
— Но и правды не говорил.
Она снова закрыла глаза. Некоторое время оба молчали. В крохотном пространстве между ними смешивались два дыхания — ее леденящее, его обжигающее, — паром вздымаясь к небесам.
— Уйди, Кинан, — сказала она наконец. — Сегодня ты нравишься мне не больше, чем вчера, и позавчера, и...
Он перебил:
— А ты мне нравишься по-прежнему. Вот ведь беда... Я по-прежнему по тебе скучаю. Мы оба одиноки, Дон. — Он понизил голос, стараясь скрыть, как сильно это его терзает. — И мне тебя недостает.
Она не ответила. Даже глаз не открыла.
Ее любовь умерла, подумал Кинан. Много лет назад. Все могло быть иначе, но... Он покачал головой. Дония оказалась не той. И никогда не будет ему принадлежать. Нужно думать об Айслинн, которую еще предстоит завоевать, а не о девушке, которую он любил и потерял.
Он вздохнул.
— Может, скажешь все-таки, чего хотела Бейра?
Дония, не открывая глаз, приблизила к нему лицо, и его губ коснулось холодное дыхание.
— Того же, что и ты: чтобы я повиновалась.
Он отступил на несколько шагов.
— Проклятье. Дония, я вовсе не...
— Довольно. Уймись. — Она оттолкнулась от стены, выпрямилась. — Бейра хотела, чтобы я убедила Айслинн не доверять тебе. Так, небольшой профилактический разговор на случай, если я забыла свои обязанности.
И все-таки она что-то скрывала. По столь мелкому поводу Бейра не пришла бы к ней. Рябинник Эван сказал Кинану, что Дония после ее ухода выглядела напуганной.