— Мало кто из христиан проявляет должное терпение и к своим близким; в наше время родные, увы, нечасто уживаются под одной крышей. В посторонних людях мы порой охотнее принимаем то, что не можем выносить в родственниках. Если бы Господь был так же нетерпим к нам, как мы нетерпимы друг к другу, Он неумолимо уничтожал бы нас день за днем. Не дьявол ли смущает вас соблазном уйти в сладкое забытье? Я больше не пойду в храм, я буду лежать на диване и предаваться праздности! Да спасет Господь души тех, кто поддался этому искушению!
В Мурфилде, на Кеннингтон-Коммон, в меня летели тухлые яйца и комья грязи, от которых моя сутана стала тяжела и не давала даже пошевелиться. И тем не менее всегда надежнее и спокойнее мне было в неопалимой купине, чем когда я пребывал в праздности. Помню, когда я читал проповедь в Эксетере, кто-то запустил мне в голову камнем и разбил лоб. Как же я был изумлен, узнав, что именно в эту минуту сила моих слов удвоилась. Вот что случилось: в одного слушавшего меня рабочего тоже запустили камнем. Я переживал за этого паренька больше, чем за себя, а он подошел ко мне и сказал: «Сэр, какой-то человек ранил меня, но Иисус исцелил мою рану — только теперь я услышал ваши слова и смог освободиться от оков». Спросите себя: разве не лучше дышалось бы вам сейчас, будь день не столь знойным? Холод взбодрил бы вас. В такую жару, как сегодня, хочется освежиться. Процветание и благополучие суть то же искушение: они усыпляют душу, и боюсь, что христиане избалованы ими.
Если бы не полная абсурдность такого предположения, Присцилла могла бы решить, что Питер подстроил для нее эту проповедь. Уж слишком все сходилось на ней. Уайтфилд заговорил о нежелании близких уживаться друг с другом — и она невольно вспомнила Филипа. Слова проповедника о благополучии, усыпляющем душу, тоже попали в цель. Она наслаждалась ложем праздности и больше не ходила в храм. Она променяла Бога на золото — и обеднела из-за этого.
— «О, вы пугаете нас!» — не раз слышал я. Вы думаете, я по неведению напугал вас? А я беспокоюсь: довольно ли я напугал вас? Не будет, полагаю, беды, если я отпугну вас от преисподней и от неверия. Так идите и передайте мои слова другим. Пусть помнят, что дурные люди несут в себе пламя преисподней. Господь же выхватывает нас из этого пламени, как головни. Благословен Господь, который отсрочил час расплаты, — у нас еще есть время проснуться, и для каждого тогда может наступить спасительный день! О ангел, посланник вечного завета, сойди к нам, благословенный утешитель! И пусть на тех, кто пока не обратился к Господу, снизойдет милосердие и Господь дарует им прощение.
Пусть пробудит Всевышний тех, кто погряз в грехе, и удержит стоящих на пороге бездны, ибо Иисус в силах сделать даже это. Аминь!
Толпа расходилась, и плача и улыбаясь сквозь льющиеся слезы. Потрясенной до самых основ своего существа вышла и Присцилла: какая пропасть пролегает между проповедью Уайтфилда и постылыми наставлениями, которые она постоянно слышала в церкви! На воскресные службы люди обычно приходят продемонстрировать обществу свою добропорядочность, а те, кто побогаче, — напомнить о своем социальном статусе, важно пройтись по храму к своей собственной, стоящей на видном месте скамье. Ни одна воскресная служба не обходится без славословий Богу, но что-то Присцилла не припомнит хотя бы одну проповедь, помогающую приблизиться к Нему. А впрочем, стремятся ли к этому сами прихожане?
Как сильно задела проповедь душу Присциллы! Каким новым и свежим было ее нынешнее состояние! Духовное пробуждение, заставлявшее жителей Бостона спешить на выступления Джорджа Уайтфилда, настало и для Присциллы. Как и тысячи других бостонцев, она поняла, что должна сама строить отношения с Богом и решить вопрос о своем спасении. Но более всего Присциллу всколыхнули слова Уайтфилда, произнесенные в самом конце проповеди: личная связь с Богом важнее богатства. Она почувствовала в своем сердце теплоту, которой ей так долго недоставало. Это была теплота Его любви.
Присцилла взяла руки Питера в свои и сжала их.
— Дорогой Питер, — сказала она, — мой дорогой Питер. Спасибо, что ты привел меня сюда. Знаешь, мне стыдно вспоминать, как я вела себя сегодня. В гневе я забыла все святое. Как бы мне хотелось отблагодарить тебя за чудо этого дня!
На щеках Питера появились его неизменные ямочки — он улыбался.
— Вообще-то, ты можешь отблагодарить меня, но я сомневаюсь, что ты выполнишь мою просьбу.
— Все, что у меня есть, — твое.
— Мне не нужны твои деньги, суда, склады.
— Тогда что тебе нужно?
— Мне нужна ты, дорогая моя Присцилла. Не твое имущество. Ты.
Присцилла вспыхнула.
— Что ты хочешь сказать?
Теперь Питер, в свою очередь, взял ее руки в свои.
— Я хочу сказать, что люблю тебя. Люблю с того самого дня, как ты привела свою лошадь ко мне в таверну. Наверное, я прошу слишком многого, но я хотел бы получить твою любовь. А взамен возьми мою.
Присцилла, высвободив одну руку, прижала ладонь к губам.
— Боже мой! Ну и день сегодня! — воскликнула она. — Питер, я не стою твоей любви.
Слезы мешали ей говорить.
— И я боюсь, что уже разучилась любить.
— Тогда позволь мне научить тебя этому.
— Да, Питер! Да! Научи меня любить! — Присцилла упала в его объятья.
Вернувшись домой, в гостиной они нашли Джареда и Энн, которые горячо обсуждали проповедь Уайтфилда.
— Вы были там? — взволнованно спросила Энн.
— Мне казалось, что мистер Уайтфилд обращается непосредственно ко мне, — невпопад ответила Присцилла. — Он сумел разбудить во мне чувства, уснувшие на долгие годы.
У Энн медленно потекли по щекам слезы.
— Я чем-то обидела тебя?
— Нет, — покачала головой Энн. — Просто сегодня Господь услышал мои молитвы.
— Ты молилась обо мне? — Присцилла не сводила с подруги удивленных глаз.
— Разве я могла этого не делать? Ты, наверное, даже не подозреваешь, какое огромное духовное влияние оказала на меня. Помнишь, как мы приходили к тебе домой и ты учила меня понимать Библию?
— Ты вела уроки Библии? — изумился Питер.
— О, она прекрасно знает Библию, Питер! — воскликнула Энн. И повернулась к подруге: — Ты не представляешь, как много значили для меня эти занятия. Именно ты помогла мне понять, что Бог любит меня — несмотря на то, что я женщина. Что Он наградил меня поэтическим даром и с моей стороны будет преступлением не использовать этот дар во славу Божью.
— Ты помнишь до сих пор?
— Присцилла, твоя смелость научила меня доверять Богу. Если бы не ты, я давно перестала бы писать стихи.
Присцилла ласково обняла свою подругу.
— Могу себе представить, как я разочаровала тебя потом.
— Вовсе нет! Я знала, что настанет день и Господь доведет до конца то, что Он задумал сделать с тобой.