По комнате рассеялись еще несколько псов. Они были верны Темному королю, ибо так приказал Габриэл. Им оставалось либо слушаться Габриэла, либо убить его. Хорошо, тот держал сторону Айриэла с тех самых пор, как возглавил псов. Примкни он к Бананак, войны было бы не избежать.

Дождавшись тишины, Айриэл сообщил:

— Мой символ для татуировки выбрала смертная. Через несколько дней она будет связана со мной. Через нее я смогу питаться энергией и от смертных, и от фэйри. И буду кормить вас, пока не появится иная возможность.

Мгновение стояла тишина. Потом все радостно, оглушительно загомонили.

До сих пор Айриэлу не приходилось перекачивать свою пищу подданным. Нужды не возникало. Но он мог это делать. Ибо правитель двора имел связь с каждым фэйри, присягнувшим ему на верность. Его сила становилась их силой, так было заведено.

Не самый лучший выход из положения, конечно, но какое-то время он их прокормит. Пока не придумает что-то другое. Что не будет грозить войной.

Айриэл уставился на вьющийся в воздухе дымок сигареты. Он думал с тоскою об умершей королеве, с ненавистью — о Кинане, ее победившем. Гадал, не удастся ли со временем склонить Донию, новую королеву Зимы, к столь же жестоким методам правления, какие были у ее предшественницы. Нежданный союз Кинана и Доний нарушает равновесие, воцарившийся мир вреден для Темного двора, но и война не выход. Темный двор не выживет на одной жестокости, так же как на одном страхе или вожделении. Всего должно быть поровну. Если речь идет о жизненно необходимой пище, важнее всего становится забота о равновесии.

Тут его внимание привлекла новая свара среди подданных. Габриэл с рычанием, от которого затряслись стены, ударил какого-то ли-эрга ногой в лицо. Тот, мгновенно облившись кровью, упал. Пол украсился еще одной лужей. Видимо, готовность ли-эргов к сотрудничеству показалась предводителю гончих недостаточной. Не удивительно — ли-эрги обожали кровопролития и всегда поддерживали Бананак.

Габриэл со злорадной ухмылкой следил за бедолагой, пока тот отползал к сородичам. Потом повернулся к Айриэлу, поклонился так низко, что едва не стукнулся лбом об пол, выказывая уважение к нему и одновременно скрывая ухмылку, и заявил:

— Когда девушка станет твоей, мы отправимся сеять панику и ужас среди смертных. Псы повинуются воле короля. Так будет всегда.

Он и глазом не повел в сторону Бананак и помрачневших фэйри, уже успевших к ней примкнуть. Смысл заявления был и без того ясен.

— Отлично.

Айриэл загасил сигарету и улыбнулся самому верному из своих слуг. Псы, без сомнения, умели вселять ужас. И в смертных, и в фэйри.

— Можем и сейчас отведать страха тех, кто не повинуется, — прорычал Габриэл, и его подчиненные тут же схватили нескольких фэйри, имевших неосторожность одобрить мятежные высказывания. — Темный двор обязан уважать своего короля. Хоть немного.

Схваченные затряслись в ужасе, стали кланяться и приседать. Бананак не шелохнулась.

Габриэл, встретившись с ней взглядом, снова ухмыльнулся.

Этим вечером открытых выступлений и споров больше не будет. Предводитель гончих укротит любого непокорного, заставит согласиться с мнением короля, принять его осторожную и предусмотрительную позицию, пусть против собственной воли. На время. Потом Бананак, конечно, вновь примется за свое.

Но не сегодня.

— А теперь — пир в память нашей павшей сестры. — Айриэл подал знак.

Гончие Габриэла вывели вперед два десятка перепуганных фэйри — изловленных ими подданных других дворов. Тут были и зимние, и летние, лишь высоких не оказалось, и не удивительно — нелюдимые подданные Сорши редко покидали свои уединенные жилища, чтобы появиться на городских улицах.

Айриэл привлек в объятия летнюю деву. Цветущие ветви, обвивавшие ее тело, мгновенно увяли от его прикосновения. В красавице было столько страха и ненависти, что у него мелькнула мысль: не поделиться ли ею с кем-нибудь? Но тут же эта мысль пропала. Лучше все оставить себе: девы Кинана — это весьма изысканное лакомство. При умелом обращении они могут накормить страхом и желанием на несколько дней вперед. Нескольких летних дев Айриэлу удалось так увлечь, что они возвращались к нему снова и снова, томясь по его ласкам и ненавидя себя за то, что изменяют своему королю. Очень питательно.

Айриэл заглянул в глаза деве и сказал придворным:

— Всему виной их правители. Они убили Бейру и довели нас до такого состояния. Помните об этом, предлагая их слугам свое гостеприимство.

Глава 4

В салоне было пусто, когда Лесли туда вошла. Пусто и тихо. Молчал даже музыкальный центр.

— Это я! — объявила она.

Потом приблизилась к дверям кабинета Кролика, заглянула. И сразу увидела на стойке поднос, где рядом с одноразовой бритвой и еще какими-то инструментами лежал трафарет ее будущей татуировки.

— Пришла пораньше.

Кролик не ответил, только поднял на нее взгляд.

— Ты сказал, что можно сегодня начать. Сделать контур. — Лесли шагнула к стойке, не сводя глаз с трафарета.

Но прикасаться к нему не стала — из странного опасения, что он в ту же секунду исчезнет. Кролик наконец заговорил:

— Погоди, дверь запру.

Он вышел, и Лесли, борясь с желанием взять все-таки трафарет в руки, принялась обходить по кругу крохотную комнатку. Здесь было невероятно чисто, как и во всех остальных помещениях салона, и слабо пахло антисептиком. На стенах висели многочисленные афиши, рекламные анонсы — выцветшие, возвещавшие о давно прошедших событиях — и черно-белые фотографии в рамках.

Около них Лесли остановилась. И места незнакомые, и лица. Среди снимков оказались рисунки тушью, тоже в рамках, сделанные столь тонко и реалистично, что их вполне можно было принять за фотографии. С одного рисунка улыбалась компания явных головорезов в костюмах времен знаменитого гангстера Капоне.

Кролик вернулся, когда она всматривалась в лицо поразительно красивого мужчины, сидевшего в самом центре группы гангстеров. Хороши были все, но этот, небрежно прислонившийся к стволу старого кривого дерева, казался смутно знакомым. Он производил впечатление человека, наделенного властью, в отличие от прочих.

— Кто это? — спросила Лесли.

— Родственники, — кратко ответил Кролик.

На мужчине в центре был такой же черный костюм, как и на остальных. Но осанка и взгляд — оценивающий и надменный… От этого человека веяло большей опасностью, чем от его товарищей. Он внушал страх.

Кролик откашлялся.

— Иди сюда. Не там же мне с тобой работать.

Лесли заставила себя оторвать взгляд от рисунка. Глупо бояться — или вожделеть — того, кто давным-давно стал стариком или умер. Она подошла к Кролику, повернулась спиной и сняла блузку.