Лиля узнала, что на своей земле она – суд и последнее слово, но только в отсутствие мужа. Узнала, что женщина, если она замужем, может распоряжаться так называемой «девичьей долей» – иногда некоторые отцы вкладывали деньги в купеческие дома, чтобы их дочка получала доход на булавки, или дарили девушке участок земли. Но муж мог обрубить эту халяву в любой момент, если все не оформлялось должным образом.
Одним словом, для Лили все замыкалось на отца. Она должна была сделать его своим союзником.
Потому что Лиля понимала, что ее супруг – неизвестная величина. Договариваться с ним придется. Никуда не денешься. Но чтобы не попасть, надо хоть что-то о нем знать. А как?
Воспоминания были однобокими. Да и мало их было. Как обрывки памяти на старом завирусованном носителе. Если целая страничка и встречается, то судить по ней обо всем документе не стоит.
А расспрашивать окружающих? Как?
Ладно еще, она может поинтересоваться, как там дела у супруга. Кстати, это она из Ширви вытрясла всю информацию по делам мужа помимо сведений, где конкретно воровал товарищ. Как? С помощью вирман и раскаленного железа. Очень убедительно.
Но о супруге это не давало никакого представления. Да, занимается верфями. Вроде как у него есть свой полк. Король ему доверяет. Граф Иртон очень занят.
И в общем-то все.
Что он любит, что ненавидит, чего хочет, о чем мечтает, на что у него аллергия? Этого узнать не представлялось возможным. Не станешь же расспрашивать о таком у слуг. Она, простите, не Штирлиц. А посему рассказывала сказки Миранде. С провокационными вопросами. А как бы сделал папа? А папа тебе сказку рассказывал? А что бы папа сказал или подумал?
Отца Мири любила. И говорила о нем много и охотно. Хотя и не слишком информативно. Папа сильный, папа умный, папа часто ездит по стране, папа любит короля.
А из кого бы еще выкачать информацию, Лиля не представляла.
Подозрения – вещь страшная. А она их и так вызывает больше, чем надо. Наверняка. Чего уж там, графиня из нее… как из графина!
Эх, не везет. Тяжко жить на белом свете.
Хельке смотрел на градоправителя серьезно и внимательно. Говорить – или нет?
Сначала попробуем прощупать почву.
– Достопочтенный Торий, ваша доля прибыли за последние пять дней.
Барон улыбнулся. Погладил приятно звякнувший мешочек:
– Эх, маловато.
– Пока то, что мы продаем, неизвестно людям, – повторил Хельке за графиней. – Как только распробуют, будет лучше. Но сейчас мы работаем на перспективу.
– Полагаю, когда эти вещи войдут в моду, мы получим в десять или двадцать раз больше.
Барон расплылся в нежной улыбке.
М-да. Прибыль свою он любил нежно, ласково и искренне. И Хельке решил рискнуть.
– Господин барон, до меня дошли страшные слухи.
– Какие?
– Некто собирается поджечь мою мастерскую. А меня просто убить.
– И кто же? Можем арестовать и допросить.
На Хельке градоправителю было плевать три раза. Живой, сдохший… эввир и есть эввир. Но вот свои доходы от общего дела…
Хельке молчал.
– Кто?
– Говорят, что однажды у госпожи графини произошел конфликт с некими молодыми людьми, – робко намекнул ювелир.
Барон осознавал его слова несколько секунд. А потом покраснел и вскочил на ноги. Скажи Хельке хоть слово, Торий в порошок бы его стер. Но ювелир молчал. Просто молчал. И мужчина с ужасом понимал – не врет. Ни капельки не врет.
Торий Авермаль вгляделся в ювелира. Пристально. Гневно.
Хельке не отвел взгляда.
– Кто сказал?
– Простите, достопочтенный Торий.
Поклон был низким и глубоким. Но Торий понял – источник ювелир не сдаст. И едва не взвыл от гнева. А потом призадумался. Не был бы барон градоправителем, если бы давал себе гневаться по каждому поводу.
А ведь Хельке – умница. Хельке мог уехать, мог еще что-то сделать, мог… А вместо этого он предупреждает барона с риском попасть под его гнев. Если бы Дарий решил и правда поджечь мастерские, барону пришлось бы приговорить его к сожжению. Согласно указу его величества Гендриха Третьего поджигатели должны испытать на себе свой огонь. А потому, если человек поджег чужой дом, надо его взять и сжечь на пепелище.
Указ был издан после того, как от поджога сгорела половина королевского дворца. Ну и по мелочи – пара кварталов столицы. И оправдания тут не заслушивались.
– Я проясню этот вопрос.
– Я буду вам весьма признателен, господин барон.
Хельке кланялся. А барон думал, что ему повезло. Если бы Дарий действительно… Барон знал способности сына. Он даже спланировать нормально не смог. А уж исполнить… Смешно.
Сегодня у него с сыночком будет серьезный разговор.
Но Хельке и правда придется уехать. Но вот куда…
– Господин барон, графство Иртон недалеко.
Барон посмотрел в глаза эввиру. Темные. Умные и ясные.
Да, не аристократ. Но и далеко не дурак. Чем, увы, грешат многие благородные господа. А жизнь градоправителя в захолустье быстро лишнюю спесь выбивает. Не из всех. Но Торий себя дураком не считал.
– Иртон…
– Да. А если вы сможете помочь с реализацией…
Барон кивнул:
– И с перевозкой тоже?
– Достопочтенный Торий, вы просто читаете мои мысли.
– Почему бы нет. Но полагаю, что мой процент придется чуть повысить.
– Господин, вы меня без ножа режете.
– Да неужели?
– Я должен узнать, что скажет госпожа графиня.
Торий опять кивнул.
– Почему бы не отписать ей? А я пока поищу капитана, который согласится вас доставить до места. Лучше путешествовать по реке, а не по суше.
Хельке был полностью согласен.
Дарий Авермаль в тот же вечер был выпорот еще раз и посажен (а точнее положен) под замок. На хлеб и воду. Пока не поумнеет.
Лежать Лиле надоело. А вставать пока не получалось. Ибо перенапрягшаяся тушка реагировала температурой и общей слабостью. Поэтому влетевшую в комнату служанку с вытаращенными глазами она приняла как приятное разнообразие.
– Ваше сиятельство! Вирмане!!!
Лиля хлопнула ресницами:
– И что?
– Вирмане, ваше сиятельство!!!
– Я понимаю. И что?
– Они стоят за воротами, капитан стражи отказывается их впустить, а главный у вирман – громадный такой, страшный, – говорит, что у них с вами уговор.