Кроме первого вампира, который набросился на меня и сейчас агонизировал, сжигаемый лучами моей защиты, я увидела еще одного – тот был жив, но лежал, придавленный тяжелым металлическим стеллажом, который кто-то явно намеренно оторвал от стены и сбросил на него. Вампир извивался под кучей металлических щитов, оставшихся с того дня, когда Майк начал перестраивать дом под клуб. Не сказать, чтобы у них был стильный вид, зато они были тяжелыми и острыми как бритва, и Майку приходилось держать ухо востро, когда он их перетаскивал. Надо ли говорить, что, падая, эти щиты превратились в смертельное оружие, которое разрезало вампира пополам, как нож разрезает буханку хлеба. Вероятно, бандит истекал кровью, поскольку по полу разлилась огромная лужа, похожая на багровое одеяло.
И все же, несмотря на страшные раны, сердце и голова вампира не были задеты, и он продолжал жить. Глядя мне в лицо, он пытался навести на меня пистолет, который все еще сжимал в руке. Заметив это, Томас подошел к вампиру и, не колеблясь, резким движением вытащив из его живота острый кусок металлического щита, несколько раз с силой вонзил его в распростертое тело. Разинув рот, я смотрела на эту сцену, не веря своим глазам. Через несколько секунд тварь на полу больше напоминала сырой гамбургер, чем тело.
Но даже пока его разделывали на куски, вампир не сводил с меня пылавшего ненавистью взгляда, а я не имела сил закричать, я вообще ничего не могла сделать. Я и раньше попадала в трудные ситуации, однако со временем нервы забывают, что это такое – изо дня в день, каждую минуту быть натянутым, как струна, когда тебе начинает казаться, что больше ты не выдержишь. Я смотрела, как Томас одним ударом отделил голову вампира от туловища, и только после этого перевела дух; странно, оказывается, все это время я не дышала. Мы были живы. Я не могла в это поверить, я ни черта не понимала.
Прожив у Тони много лет, я привыкла к насилию и относилась к нему довольно терпимо, поэтому не сразу обратила внимание на рваные зияющие раны в телах четвертого и пятого вампиров в том месте, где у них находилось сердце. Сильный удар заостренным колом в сердце – и поныне традиционный и наиболее популярный способ покончить с вампиром, но, оказывается, если сердце вырвать руками, результат тот же, хотя я никогда не видела, как это делается. Раздумывая о том, как прекрасно прожила бы я, если бы никогда этого и не увидела, я взглянула на Томаса… и комната внезапно поплыла у меня перед глазами.
Обычно, когда у меня начинаются видения, я это чувствую. Секунд за тридцать до начала у меня появляется нечто вроде дезориентации, что дает мне время быстро куда-нибудь уйти, чтобы остаться в полном одиночестве. На этот раз все началось внезапно. Пол ушел у меня из-под ног, и я полетела в длинный темный туннель. Когда я приземлилась, то увидела прямо перед собой Томаса. Он стоял на поросшей травой равнине, которая уходила далеко за горизонт под бледно-голубым небом. Нежно-кремовая кожа Томаса отливала бронзовым загаром, вместо шикарного наряда готов на нем был грязный шерстяной балахон без рукавов, однако это был, несомненно, он. Его глаза сверкали диким огнем, словно два черных драгоценных камня, на лице светилось торжество. Рядом с Томасом стояли еще несколько человек, одетых точно так же, и все они выглядели так, словно только что выиграли суперкубок.
Рядом о скалистый берег с шумом разбивались темно-зеленые, почти черные волны; в лицо хлестали порывы ледяного ветра. Этот пустынный пейзаж можно было бы назвать прекрасным, если бы не пара десятков валявшихся рядом трупов. Большинство мертвецов были европейцами; тот, что лежал ближе ко мне, был одет на манер героя какого-нибудь малобюджетного фильма из жизни пиратов: белая рубашка с пышными рукавами, коричневые холщовые штаны до колен и грязно-белые чулки. Свои башмаки он, видимо, потерял, волосы его были всклокочены.
Я созерцала эту сцену, онемев от ужаса и восхищения; внезапно Томас наклонился и, вонзив бронзовый нож в грудь еще дышавшего вампира, распорол ее от шеи до живота. Тепло, струившееся из раны, смешалось с холодным воздухом, отчего над трупом поднялся легкий пар, но это не помешало мне увидеть, как Томас разворотил его грудную клетку, ломая ребра, словно сухие ветки. По его рукам струилась алая кровь, когда он вытащил из груди мертвеца трепещущее сердце и поднял его высоко над головой; затем медленно, словно смакуя это мгновение, начал подносить сердце ко рту. Зубы Томаса вонзились в горячую плоть, которая еще пыталась биться, перервали пульсирующую вену, и в лицо ему хлынула горячая кровь, стекая по подбородку. Затем поток крови хлынул в горло, по груди побежали красные ручейки, заливая одежду, и Томас стал похож на индейца в боевой раскраске. Вот его горло дернулось, и он начал глотать кровь под восторженные вопли наблюдавших за ним воинов.
Должно быть, я вскрикнула, потому что Томас взглянул в мою сторону и в страшной улыбке оскалил окрашенные кровью зубы, между которыми застряли куски мяса. Затем он сделал шаг в мою сторону, а я поняла, что не могу сдвинуться с места; ко мне протянулась рука с зажатым в ней куском горячей плоти. Внезапно я пришла в себя и пронзительно вскрикнула.
Горло отчаянно болело, но я не могла сдержаться. Видение лишило меня последних сил; оглядевшись по сторонам, я увидела, что по-прежнему нахожусь в душной кладовке и с диким ужасом смотрю на Томаса. Я увидела, как он высунул язык и быстро слизнул с губ крошечную каплю крови; перед тем как вновь завопить во всю силу легких, я успела подумать о том, что старые привычки умирают не скоро.
Томас шагнул ко мне, протянув руки, словно показывая, что все в порядке и мне не нужно его бояться, и я увидела, что они вновь стали чистыми. Когда он подошел ближе, последнее кровавое пятно на его ладони растворилось, словно капля воды, ушедшая в песок. Только тут я поняла, что, отчаянно перебирая ногами и руками, словно краб, ползу назад, заливаясь слезами и ругаясь, но мне было наплевать. Поскользнувшись в луже крови, я упала и завизжала с новой силой, когда увидела, что мои чулки и сапоги сплошь покрытыми красными пятнами, словно на них расцвели пышные розы. Томас медленно надвигался на меня, продолжая спокойно говорить, словно перед ним была норовистая лошадь, которую нужно успокоить.
– Кэсси, пожалуйста, выслушай меня. Мы выиграли немного времени, но нужно уходить. Скоро здесь появятся другие.
Ноги у меня вновь заскользили, и я грохнулась на задницу, больно ударившись обо что-то твердое. Какая-то часть моего мозга, которая еще продолжала соображать, узнала, на чем я сижу, и я мгновенно схватила с пола пистолет.
– Не смей ко мне подходить, или я стреляю!
С этими словами я направила оружие на Томаса, и хотя пистолет, который я пыталась удержать дрожавшей рукой, все время подпрыгивал, он понял, что я не шучу. Его глаза, обычно такие ласковые и наивные, теперь превратились в черные непроницаемые зеркала, в которых ничего нельзя было прочесть, – да я к этому и не стремилась. Господи, ни за что на свете!
– Кэсси, ты должна меня выслушать.
Я взглянула в это красивое лицо, и часть моего сознания вдруг начала отделяться от меня, чтобы увидеть крушение другого видения. Я думала о том, что все же сделала в своей жизни что-то хорошее, кому-то помогла, кого-то даже спасла; не вечно же мне смотреть на свою или чужую боль – ведь именно этим все обычно заканчивается. Я должна была догадаться, что все это слишком хорошо, чтобы оказаться правдой, что он был слишком уж хорош.