— Что картину подбросили к двери магазина, она была обернута коричневой бумагой, которую используют обычно для транспортировки. Что, собственно, соответствует действительности. И они могут прийти и осмотреть эту бумагу. — Натали взглянула на Антона. — Ты уверен, что не останешься пропустить по бокалу вина?
— У меня еще дела, извини…
— Навестить кого-нибудь, да? — закончила за него фразу Натали. — Ничего, если я задержусь тут на денек-другой?
Он покачал головой.
— Я все понимаю. Если полицейские захотят поговорить с тобой, я позвоню. Но мне кажется, что, как только они узнают о возвращении картины, они вздохнут с облегчением: еще одно дело закрыто.
— Спасибо, — сказала она и подошла обнять его. Антон отдал ей бутылку. — Передавай привет Мику.
— Обязательно, детка.
— Самое странное, что я перестала волноваться, когда узнала, что картина у Патрика, — сказала она Уиллу, когда они остались вдвоем. — И это действительно странно, потому что когда-то он собирался уничтожить ее. Он всегда ненавидел это полотно.
— Потому что оно представляло для него угрозу, — сказал Уилл, проводя рукой по ее волосам. Они лежали на диване под лучами полуденного солнца, и золотые и ярко-желтые отблески рассыпались на их телах.
— Патрик пытался вести себя как хозяин, а эта картина была моим способом сказать ему: «Не надо, остановись!» — тихо произнесла Натали. — Именно это раздражало его больше всего. И пугало. Не думаю, что он пошел бы на такой отчаянный шаг, если бы все не сложилось так удачно. Как только он понял, что картина находится там, без охраны, без свидетелей, да еще ключи оказались в его руках, он решил использовать этот шанс.
— Давай надеяться, что это было последнее его появление в твоей жизни.
— Думаю, так и есть.
Уилл закашлялся, и она подскочила.
— Ты в порядке?
— Да, абсолютно. И перестань так нервничать, если я кашляю, это не значит, что мне плохо. Все люди кашляют.
Натали кивнула.
— Извини, тебе это, наверное, уже надоело.
— Вот поэтому я и не говорю людям про свою болезнь. Дело в том, что по прогнозу все намного лучше, чем думали врачи. Намного лучше.
— Слава богу.
— Ну да, — улыбнулся он. — В какой-то степени мое заболевание научило меня смотреть на жизнь по-другому, ценить каждый момент. А моменты, проведенные с тобой этим летом, были лучшими в моей жизни. Даже несмотря на химию.
— Для меня они тоже были лучшими. Хотя я бы предпочла узнать все с самого начала. Я могла бы помочь тебе как-то.
— Убирать за мной? Нет уж, спасибо.
— Я не это имела в виду.
— Я понял, но к этому бы все пришло. Мне очень жаль, что я не смог попрощаться с тобой в день отъезда, мне стало плохо тем утром.
— Ты прощен.
— Мне было безумно больно отправлять тебе то сообщение. Когда я был в больнице, я закончил песню о тебе. «Поплавок на двух пальцах». Хочешь послушать?
— С удовольствием.
Они пошли, держась за руки, в студию. «Он похудел», — подумала Натали, глядя на севшего за рояль Уилла. Движения доставляли ему дискомфорт, и это было заметно.
— Уилл, ты уверен, что ты уже можешь сидеть за инструментом?
— Я в состоянии сделать даже больше, и не говори потом, что я тебя не предупреждал, Натали Крейн, — подмигнул он ей. Уилл закрыл глаза, положил пальцы на клавиши и несколько секунд посидел в тишине. Наконец он заиграл.
Уилл изменил конец мелодии. Вместо затихания музыка перешла в мощное крещендо, однако даже там он смог показать тихие отголоски оргазма, накрывшего девушку тогда в море.
Внезапно Натали поняла, что он сумел выразить звуками: в первоначальной версии песни на вершину блаженства попадала она одна, а в этом варианте они оказывались там вдвоем. Чувства, переданные с помощью музыки, объединили их.
Когда Уилл закончил играть, она плакала. Девушка подбежала к нему, упала на колени и проговорила:
— Уилл, милый… это великолепно… превосходно… у меня нет слов!
Он положил ей на плечи свои ладони и помог подняться, а затем начал целовать ее лицо, ее губы… Поцелуй становился все горячее. Как так получилось, что своей музыкой он породил в ней желание сорвать с него всю одежду? Кажется, Уилл прочитал ее мысли.
— Тебе жарко?
— Нет.
— А я думаю, что тебе нужно снять рубашку, — сказал он твердо и начал расстегивать пуговицы на ее блузке. В ответ на его действия ее соски затвердели. — То, что ты сделала мне вчера, — пробормотал он и засунул руку ей под бюстгальтер, — было лучшим, что я получал в жизни. И я собираюсь отплатить тебе тем же. — Он потер ее сосок между двух пальцем, и девушка застонала. Когда он закончил с пуговицами, Натали скинула с себя рубашку, освободилась от лифчика и осталась по пояс обнаженной. — А теперь юбку, — сказал Уилл и взялся за «молнию».
— Я думала, тебе нужно восстанавливаться.
— Врач сказал, что немного легкого секса не помешает. Я спрашивал.
— Почему же меня это не удивляет? — Натали позволила ему стянуть с нее трусики, приподнимая ноги, чтобы было легче. — А ты еще, кстати, одет.
— Это можно исправить за несколько секунд. Не спеши.
Уилл опустился на колени и начал покрывать ее тело поцелуями. Там, где касались его губы, кожа начинала гореть.
— Я всегда мечтал кое-то сделать, — Уилл вопросительно посмотрел на нее снизу вверх.
— Да? — улыбнулась Натали, и, прежде чем успела что-то сказать, он приподнял ее и усадил на рояль. От прикосновения к холодному дереву она резко втянула воздух. — Ты уверен, что он меня выдержит?
— Он выдержит нас обоих, — ответил Уилл и мягко прижал ее плечи к крышке инструмента. Спиной Натали чувствовала гладкую твердость полированной поверхности, а ее волосы темным облаком рассыпались вокруг головы. Он согнул ее ноги в коленях и наклонил голову над раскрытой промежностью.
Когда его язык прошелся вдоль половых губ, она сдавленно охнула. По всему телу пробежала рябь удовольствия. Клитора мужчина пока не касался.
— Тебе удобно? — пробормотал он.
В ответ девушка промычала что-то невразумительное. Каждое движение его языка приближало ее к оргазму.
— Боже, Уилл… что… ты делаешь со мной?
Но он был слишком занят, чтобы отвечать. Его рот доставлял ей неземное удовольствие. От клитора по всему телу исходили лучи экстаза, и снова она вспоминала о море, о его мелодии, и это только усиливало ощущения.
— Боже мой, Уилл, — прошептала она, когда мужчина поднял голову и радостно ухмыльнулся. — Никто никогда не доставлял мне столько удовольствия.