Хейзл схватила Анину руку и благоговейно прижалась к ней губами.
— Я ненавижу всех, кого вы любили до меня, мисс Ширли. Я ненавижу всех, кого вы любите сейчас. Я хочу владеть вами безраздельно.
— Не кажется ли тебе, дорогая, что ты несколько неразумна? Ведь сама ты любишь не только меня. Как насчет Терри, например?
— Ах, мисс Ширли, именно об этом я и хотела с вами поговорить. Я больше не могу выносить это молча. Не могу! Я должна с кем-нибудь поговорить — с кем-нибудь, кто понимает. Позавчера вечером я вышла из дома и все ходила и ходила вокруг пруда всю ночь… Ну, почти всю; до двенадцати, во всяком случае. Я выстрадала все, все.
Хейзл выглядела так трагично, как только позволяли ей круглое бело-розовое лицо, обрамленные длинными ресницами глаза и ореол золотистых кудрей.
— Что ты, Хейзл, дорогая! Я думала, вы с Терри так счастливы теперь, когда все решено.
В том, что Аня так думала, не было ее вины. На протяжении предыдущих трех недель в разговорах с ней Хейзл бурно восторгалась Терри Гарландом, поскольку позиция Хейзл заключалась в следующем: какой смысл иметь поклонника, если нельзя с кем-нибудь о нем поговорить?
— Все так думают, — с глубокой горечью отозвалась Хейзл. — Ах, мисс Ширли, жизнь, похоже, полна неразрешимых проблем. Иногда у меня такое чувство, словно я хотела бы лечь где-нибудь — где угодно, — сложить руки и никогда больше ни о чем не думать.
— Но, моя дорогая девочка, что же случилось?
— Ничего… и все. Ах, мисс Ширли, можно мне рассказать вам об этом? Можно мне излить вам всю мою душу?
— Конечно, дорогая.
— Мне, право же, негде излить душу, — жалобно продолжила Хейзл. — Если, конечно, не считать моего дневника. Вы позволите мне показать вам когда-нибудь мой дневник, мисс Ширли? В нем я раскрываюсь до конца. И все же я не могу писать о том, что горит в моей душе. Это… это душит меня!
Хейзл драматическим жестом схватилась за горло.
— Конечно, я посмотрю твой дневник, если ты этого хочешь. Но что же вышло между тобой и Терри?
— Ax, Терри! Мисс Ширли, поверите ли вы мне, если я скажу, что Терри кажется мне незнакомым? Незнакомым! Кем-то, кого я никогда прежде не видела, — добавила Хейзл, чтобы тут не могло быть никакой ошибки.
— Но, Хейзл, я думала, ты любишь его. Ты говорила…
— О, я знаю. Я тоже думала, что люблю его. Но теперь я понимаю, что все это была ужасная ошибка. Ах, мисс Ширли, вы не можете представить, как тяжела моя жизнь… как невыносима.
— Мне тоже знакомо это состояние, — сказала Аня сочувственно, вспоминая Роя Гарднера.
— Ах, мисс Ширли, я уверена, что люблю его не настолько глубоко, чтобы выйти за него замуж. Я осознала это теперь — теперь, когда слишком поздно. Просто меня околдовал лунный свет, и мне показалось, что я люблю Терри. Я уверена, что если бы не луна, я попросила бы дать мне время подумать. Но у меня просто вскружилась голова. Теперь я это понимаю. Ах, я убегу! Я сделаю что-нибудь отчаянное!
— Но, Хейзл, дорогая, если ты чувствуешь, что совершила ошибку, почему не сказать ему прямо…
— Ах, мисс Ширли, я не могу! Это убило бы его; он просто обожает меня. Право же, нет никакого выхода из этого положения. А Терри начинает говорить о свадьбе. Только подумайте, ведь я еще совсем ребенок! Мне всего лишь восемнадцать. Все друзья, которым я сказала по секрету о моей помолвке, поздравляют меня, и это такой фарс! Они считают Терри завидным женихом, так как он получит десять тысяч долларов, когда ему исполнится двадцать пять. Эти деньги оставила ему его бабушка. Как будто меня интересует такая презренная вещь, как деньги ! Ах, мисс Ширли, почему это такой корыстный мир? Почему?
— Я полагаю, что он корыстен в некоторых отношениях, но не во всех, Хейзл. А если у тебя такие чувства к Терри… что ж, все мы совершаем ошибки. Порой бывает очень трудно разобраться в собственных желаниях…
— Ах, не правда ли? Я знала, что вы поймете. Я и вправду думала, что люблю его, мисс Ширли. Когда я впервые увидела его, то просто сидела и не сводила с него глаз целый вечер. Волны накатывали на меня, когда наши взгляды встречались. Он был так красив… хотя даже тогда я подумала, что волосы у него чересчур кудрявые, а ресницы слишком белесые. Одно это должно было предостеречь меня. Но я всегда и во все вкладываю всю свою душу. Я такая впечатлительная. Я ощущала легкую дрожь восторга всякий раз, когда он близко подходил ко мне. А теперь я не чувствую ничего. Ничего! Ах, мисс Ширли, я постарела за эти последние недели. Постарела! Я почти ничего не ем, с тех пор как помолвлена. Мама могла бы это подтвердить. Я уверена, что не настолько люблю его, чтобы выйти за него замуж. В чем другом я еще могу сомневаться, но это я знаю твердо.
— Тогда тебе не следует…
— Даже в тот лунный вечер, когда он сделал мне предложение, я думала о том, какое платье надену, когда пойду на маскарад к Джоуне Прингль. Я думала, как было бы чудесно нарядиться «королевой мая» [61] и прийти в бледно-зеленом платье с темно-зеленым поясом, в венке из бледно-пунцовых роз и с жезлом, увитым малюсенькими розочками и увешанным розовыми и зелеными лентами. Это было бы прелестно, правда? А потом дядя Джоуны взял да и умер, и она не смогла устроить маскарад, так что все было зря… Но суть в том, что если мои мысли так блуждали, я, очевидно, не была влюблена в него, не правда ли?
— Не знаю. Наши мысли иногда играют с нами странные шутки.
— На самом деле, мисс Ширли, я не думаю, что мне когда-нибудь вообще захочется выйти замуж. У вас случайно нет под рукой палочки из апельсинового дерева? Спасибо. Что-то ногти у меня становятся немного шероховаты. Я вполне могу отполировать их, пока разговариваю с вами. Не правда ли, это прелестно — поверять друг другу свои тайны? У человека редко появляется такая возможность. Мир всегда бесцеремонно нарушает наше уединение… Так о чем я говорила? Ах да, Терри. Что мне делать, мисс Ширли? Мне нужен ваш совет! Ах, я чувствую себя, точно в капкане!
— Но, Хейзл, это так просто…
— Ах, совсем не просто, мисс Ширли. Все ужасно запутанно. Мама невероятно довольна, но тетя Джин — нет. Ей Терри не нравится, а все говорят, что она очень проницательна. И вообще, я не хочу ни за кого выходить замуж. Я честолюбива. Я хочу иметь профессию. Иногда мне кажется, что я хотела бы стать монахиней. Разве не чудесно быть невестой Неба? Католическая церковь, на мой взгляд, так живописна. Вы согласны? Хотя, разумеется, я не католичка, и к тому же я полагаю, это вряд ли можно назвать профессией… Я всегда чувствовала, что мне понравилось бы быть сестрой милосердия. Это такая романтичная профессия, не правда ли? Разглаживать пылающие чела и все такое, и какой-нибудь красивый пациент-миллионер влюбляется в тебя и увозит на Ривьеру проводить медовый месяц на вилле, обращенной к утреннему солнцу и голубому Средиземному морю. Я видела себя там. Глупые мечты, быть может, но какие сладкие! Я не могу отказаться от них ради такой прозаичной действительности, как брак с Терри Гарландом и устройство своего дома в Саммерсайде!