– Он совсем о себе не рассказывал, все больше меня расспрашивал и очень внимательно слушал. Да, я знаю, какой кофе он любит, какое кино ему нравится, я знаю, как он принимает душ, но о том, как он жил, где, с кем, кто его родители, какие у него были жены, если они были, есть ли у него дети – ничего этого я не знаю.
– Почему же вы не спросили?
– Не знаю, – Ольга смущенно улыбнулась. – Вернее, знаю, конечно. По двум причинам. Во-первых, я стеснялась.
– Стеснялись? – удивился Михаил. – Чего?
– Видите ли, когда вам изначально говорят, что вы имеете дело с засекреченным ученым, то хороший тон не позволяет проявлять излишнее любопытство. Верно?
– Ну… в общем-то, да, – согласился частный детектив.
– Кроме того, у меня довольно большой опыт неудач в общении с мужчинами, и я точно знаю, что они не любят расспросов о своей семье, о женах и детях. Как только женщина интересуется, женат ли ее кавалер, у кавалера моментально возникают опасения, что у нее созрели матримониальные планы. Я на этом много раз спотыкалась, так что теперь таких ошибок не повторяю. Если мужчина мне нравится – то нравится, и не имеет никакого значения, какая у него на самом деле семья.
– Хорошо, а вторая причина?
– Вторая тоже более чем банальна. Славомир так живо, так искренне интересовался мной самой, моей жизнью, моими переживаниями, моими детскими воспоминаниями, что я не могла устоять перед соблазном рассказывать о себе. Знаете, Михаил, чужой интерес к твоей личности сродни наркотику: раз попробовав, уже невозможно остановиться, хочется испытать это еще и еще. Вот я задумалась над вашими вопросами, стала вспоминать все, что знаю о Славомире, и внезапно поняла, что, когда мы встречались, он совсем мало говорил, он только спрашивал и слушал, а я трещала без умолку. Вот так и получилось, что я не знаю о нем ничего, а он обо мне – все. Он удивительно хорошо слушал.
– Но все-таки что-то он, наверное, говорил, кроме вопросов, которые задавал вам, – недоверчиво сказал Михаил. – Он спрашивал, какие книги вы в детстве любили?
– Да, – удивленно ответила Ольга. – А откуда вы знаете?
– Просто угадал, – улыбнулся он.
– Неправда, вы не могли угадать, это слишком нетривиальный вопрос…
Она тут же вспомнила тот разговор о детских пристрастиях. А ведь Михаил прав, их со Славомиром разговоры состояли не только из одних ее монологов, откуда-то же ей известно, какое кино ему нравится и какие книги он любит. Кстати, о книгах…
– Я сейчас вспомнила один наш разговор. Однажды Славомир мне сказал: «Если бы я был писателем, я бы написал роман, а может быть, пьесу. Пьесу даже интереснее, наверное. Я бы написал про человека, одаренного от природы, хорошего, умного, талантливого, порядочного, у которого есть все, чтобы добиться успеха, но у него ничего не получается, хотя он старается и бьется изо всех сил. Он не понимает, почему у него не получается, и вдруг, уже смертельно больной, он узнает, что все его неудачи были организованы его врагами и недоброжелателями. У него потому ничего и не получалось, что они много лет специально ему мешали. Интересно, правда? Как ты думаешь, поставили бы такую пьесу? Имела бы она успех?»
– Занятно, – задумчиво проговорил Михаил. – И что вы ответили?
– Боже мой, Миша, ну как вы сами думаете, что я могла ответить, если Славомир мне нравился? Разумеется, я сказала, что это гениально и пьеса наверняка имела бы огромный успех.
– И вы в самом деле так считали?
– Конечно, нет. Идеи всеобщих заговоров мне не близки. И попытки искать виноватых вовне – тоже. И знаете, что еще я отметила? У Славомира очень хорошая речь, с длинными фразами, в которых не терялись подлежащие, сказуемые и определения, и он очень точно умел выражать свои мысли.
И снова всплыло воспоминание…
…Они сидели здесь, в этой самой комнате, после того, как встали с постели, и Гашин рассказывал ей о своих наблюдениях за взаимоотношениями Нины Сергеевны, которая работала у Крамаревых садовницей, и одного из охранников на территории, Костика. Ольга тогда особенно ярко восприняла четкость и образность его формулировок, о чем не замедлила сообщить своему любимому. Славомир тогда рассмеялся и сказал:
– В век компьютерных технологий, мобильных телефонов и эсэмэсок у людей полностью утрачивается навык к красивой правильной устной речи, потому что утрачивается навык письма.
– А при чем тут письмо? – не поняла тогда Ольга.
– А ты думала о том, что в эпоху эпистолярного творчества люди и говорили иначе, не так, как сейчас? Пока напишешь фразу – десять раз ее обдумаешь, и если тебя занесет куда-то не туда, то надо придумать, как правильно ее закончить, чтобы ничего не вычеркивать и не переписывать все письмо с самого начала. Ведь письма были длинными, вспомни «Войну и мир». Да даже во времена моей юности еще писали очень длинные письма. А теперь, когда тексты пишут на компьютере, их легко в любой момент переделать, что-то вычеркнуть, что-то поменять местами, переписать, и никто уже не парится над точностью выражения мысли и складностью фразы. Ты обратила внимание, что сегодня можно легко определить человека, работающего с письменным словом, – он разговаривает иначе, не так, как большинство.
– Откуда же у тебя самого такая гладкая речь? – спросила Ольга. – Ты ведь все время работаешь на компьютере.
– Ну, милая, у меня за плечами долгая жизнь, большая часть которой прошла в докомпьютерную эпоху, и я привык пользоваться ручкой. Кстати, я по-прежнему много ею пользуюсь, не могу отделаться от этой привычки…
Михаил задавал еще множество вопросов, на которые Ольга добросовестно отвечала, понимая, что никакой пользы ее ответы не приносят. Она рассказывала о том, как он впервые появился в доме Крамаревых, такой загадочный, неразговорчивый, задумчивый и невозможно красивый, о том, как они познакомились, как начали встречаться, о том, что он уезжал на две недели, а после этого рядом с ним появились охранники, не отпускавшие Славомира от себя ни на шаг. Гашин тогда признался, что ездил проводить какие-то испытания в лаборатории, и теперь он готов закончить свою разработку, которая вошла в финальную стадию, поэтому его отныне усиленно охраняют. Ей было что вспомнить о Славомире Гашине, и воспоминания эти были болезненными и одновременно сладкими. Однако никакого света на возможные направления поисков Гашина они не проливали. Человек, которого она страстно любила, с которым много разговаривала, с которым спала, по которому страдала и которого не могла забыть, так и остался для нее закрытой книгой.
* * *
Завуч школы номер два города Руновска Наталья Олеговна оказалась моложавой, симпатичной, но невообразимо тучной. Двигалась она медленно и тяжело, но взгляд у нее был живым и заинтересованным. Узнав, какие сведения нужны московским гостям, она мгновенно помрачнела.
– Тяжелая была история, – сказала она. – Даже сейчас вспоминать больно, а уж тогда…
Она все отлично помнила, помнила в лицо и по именам и охранников обкомовских дач, и родителей погибших мальчиков.