— Вы не думаете, что плохо отзываться о покойниках нехорошо… а может, и опасно? — с тревогой прошептала мисс Валентина.
— По-моему, ни то ни другое, — ответила Энн. — Просто немного нечестно — словно ударить человека который не может дать сдачи. Но вы ведь ничего плохого ни о ком и не рассказали, мисс Куртлоу.
— Я рассказала про Натана Прингла, который считал, что жена хочет его отравить…
— Но из ваших слов вытекало, что он был не прав…
И мисс Валентина, успокоенная, пошла домой.
«Я сегодня направила свои стопы на старое кладбище, — писала Энн Джильберту в тот вечер. — Мне ужасно нравится это выражение — «направила свои стопы», и я всегда ищу случая его использовать. Казалось бы, смешно говорить, что я получила удовольствие, прогулявшись среди могил, но это действительно так. Меня сопровождала мисс Куртлоу, рассказывая пресмешные истории о каждом покойнике. Видно, комедия и трагедия живут бок о бок, Джильберт. Единственная история, которая оставила неприятный привкус, — это рассказ о семейной паре, прожившей вместе пятьдесят лет и все пятьдесят лет ненавидевшей друг друга. Я просто не могу в это поверить. Мне кажется, под ненавистью у них все же скрывалась любовь… Как было и со мной — ведь все годы, когда я думала, что ненавижу тебя, на самом деле я тебя любила. Надеюсь, после смерти они это поняли, и рада, что я это поняла еще при жизни. Кроме того, я узнала, что среди Принглов были и приличные люди. Жаль только, что все они умерли.
Прошлым вечером, когда я пошла на кухню попить воды, то застала там тетю Кэт, которая протирала лицо пахтой. Она умоляла меня не говорить об этом тете Шатти, потому что та будет над ней насмехаться. Я пообещала, что не скажу.
Элизабет все еще сама приходит за молоком, хотя Марта уже почти поправилась. Удивляюсь, почему они ей это разрешают, особенно если учесть, что старая миссис Кемпбелл принадлежит к клану Принглов. В прошлую субботу Элизабет — по-моему, она в тот день была Бетти — побежала от меня в дом, напевая песенку, и я явственно расслышала, как Марта сказала ей в дверях:
— Накануне Господнего дня такую песню петь неприлично.
Я убеждена, что Марта нашла бы предлог запретить Элизабет петь в любой день недели.
На Элизабет в этот день было новое платье темно-вишневого цвета — одевают они ее хорошо, этого у них не отнимешь, — и она так грустно мне сказала:
— В этом платье я даже хорошенькая, правда, мисс Ширли? Как жалко, что меня не видит в нем папа. Он, конечно, увидит меня, когда придет Завтра, вот только когда оно придет? Что-то оно не спешит, мисс Ширли, а мне хочется, чтобы это случилось побыстрей.
Ну а теперь, мой милый, пора садиться за геометрию. Геометрия в моей жизни заняла место, принадлежавшее, по выражению Ребекки Дью, моим литературным упражнениям. Передо мной все время маячит призрак задачи, которую я не смогу решить в классе. Вот уж Принглы возрадуются! Вот будет ликование!
Если ты любишь меня и кошачий род, помолись за нашего бедного кота, жизнь которого стала совсем невыносимой. Ребекка Дью в кладовке увидела мышь и с тех пор не перестает бушевать:
— Проклятый Котяра только ест да спит, а по всему дому ползают мыши. Нет, больше я терпеть это не намерена.
И она носится за ним со щеткой, сгоняет его с любимого кресла и даже — я сама видела — дает ему пинка, когда выпускает на улицу».
Как-то в пятницу Энн отправилась в Лоуэлл на церковный ужин с индейкой. В Лоуэлле в доме своего дяди жил ее ученик Уилфред Брайс. Он пригласил Энн пойти с ним после уроков на ужин в церковь, а потом остаться у них в доме на субботу. Энн согласилась, надеясь уговорить дядю Уилфреда позволить племяннику и дальше посещать школу. Он был способный юноша, и Энн очень хотелось, чтобы он закончил образование. А дядя грозился забрать его после нового года из школы.
Но особого удовольствия от пребывания в Лоуэлле Энн не получила, не считая радости, которую доставила Уилфреду. Его тетка и дядя оказались скучными неотесанными людьми. В субботу с утра дул холодный ветер, было пасмурно и все время принимался идти снег. Проснувшись поутру, Энн с тоской подумала, что надо будет как-то убить день. После чересчур сытного ужина ее разбирала сонливость. Уилфреда дядя забрал с собой молотить пшеницу, а в доме не было ни одной книги. Потом Энн увидела в прихожей старый морской сундучок и вспомнила просьбу миссис Стантон. Миссис Стантон писала историю острова Принца Эдуарда и просила Энн, если она найдет какие-нибудь старые документы или дневники, принести их ей.
— У Принглов, конечно, много всего такого, — сказала она. — Но к ним обращаться бесполезно. Между нашими семействами никогда не было особенно теплых отношений.
— К сожалению, я тоже не могу их ни о чем попросить, — вздохнула Энн.
— Да что вы, я от вас этого и не жду. Просто, когда будете навещать своих учеников, поспрашивайте, нет ли у кого старых дневников или географических карт, а если окажется, что есть, попросите дать их мне на время. Вы себе не представляете, какие интересные вещи я нашла в старых дневниках… Как-то сразу встают перед глазами наши пионеры, понимаешь, как они жили. Мне хочется, чтобы у меня в книге были не только статистические данные и генеалогические таблицы, но также и картинки из жизни новоселов.
Энн спросила миссис Брайс, тетку Уилфреда, нет ли у них каких-нибудь старых записок. Та покачала головой.
— Не знаю… по-моему, нет. Хотя, — вдруг оживилась она, — там в прихожей стоит сундучок дяди Энди. Может, в нем что и есть. Он плавал с капитаном Абрахамом Принглом. Я пойду спрошу Дункана, можно ли вам в него заглянуть.
Ее муж сказал, что Энн может рыться в сундучке сколько душе угодно и забрать с собой все, что ее заинтересует. Он давно уже собирается сжечь содержимое сундучка и отнести его в сарай, чтобы держать в нем инструменты. Энн открыла крышку, но там, кроме всякого хлама, оказался только пожелтевший дневник, или бортовой журнал, который Энди Брайс, видимо, вел все годы, пока плавал по морю. В конечном итоге Энн с удовольствием провела ненастный день, читая этот журнал. Энди знал много морских легенд и долго плавал под командой капитана Абрахама Прингла, которого ценил очень высоко. В дневнике приводилось множество примеров храбрости и находчивости капитана, которые особенно ярко проявились во время тяжелого и опасного плавания вокруг мыса Горн. Но высокое мнение Энди Брайса о капитане Абрахаме Прингле не распространялось на его брата Майрома, который тоже был капитаном, но другого судна. Вот в каком тоне он писал о капитане Майроме:
«Были сегодня у Майрома Прингла. Он разозлился за что-то на жену и выплеснул ей в лицо стакан воды».
«Майром опять дома. Его корабль сгорел, и они спаслись на лодках. Чуть не умерли с голоду в открытом океане. В конце концов съели Джонаса Селкирка, который не выдержал и застрелился. Его мяса им хватило до того, как их подобрала «Святая Мария». Майром сам мне об этом рассказал: вот, дескать, какой анекдот!»