— Мисс Корнелия!
— Нечего, душенька, говорить мне таким тоном «мисс Корнелия»! Любой на моем месте подумал бы то же самое. Если монреальские доктора могут сделать разумное существо из Дика Мура, они чудотворцы.
Лесли повезла Дика в Монреаль в начале мая. Гилберт поехал с ней, чтобы помочь в дороге и устроить Дика в больницу. Домой он вернулся с известием, что монреальский хирург, к которому они обратились за консультацией, согласился с ним, что есть большие основания надеяться на восстановление умственных способностей Дика.
— Очень приятно слышать, — саркастически отозвалась мисс Корнелия.
Аня только вздохнула. Лесли держалась очень сухо, когда они расставались. Но она обещала писать, и спустя десять дней после возвращения Гилберта от нее пришло первое письмо. Лесли писала, что операция прошла успешно и что Дик быстро поправляется.
— Что она имеет в виду, говоря, что операция была успешной? — спросила Аня. — Значит ли это, что к Дику действительно вернулась память?
— Вряд ли… ведь она ничего не пишет об этом, — сказал Гилберт. — Она употребила слово «успешно» в том смысле, в каком его употребляет хирург. Это значит, что операция была проведена и результаты нормальные. Но еще слишком рано говорить о том, восстановятся ли в конце концов — полностью или частично — умственные способности Дика. Память, вероятно, вернется к нему не сразу. Процесс будет постепенным, если он вообще произойдет… Это все, что она пишет?
— Да… Вот ее письмо. Оно очень короткое. Бедная девушка! Она, должно быть, в ужасном напряжении. Ах, Гилберт, меня так и подмывает осыпать тебя упреками… только это было бы жестоко и бесчестно.
— Мисс Корнелия делает это за тебя, — печально улыбнулся Гилберт. — Она отчитывает меня всякий раз, когда нам случается встретиться. Она дает мне ясно понять, что считает меня почти ничем не лучше убийцы. Ей явно очень жаль, что доктор Дейв вообще передал мне свою практику. Она даже заявила, что предпочтение следовало отдать доктору-методисту с той стороны гавани. Более сурового осуждения от мисс Корнелии невозможно и ожидать.
— Если бы Корнелия Брайент захворала, она послала бы не за доктором Дейвом и не за доктором-методистом, — презрительно фыркнула Сюзан. — Она наверняка подняла бы вас, честно заработавшего свой отдых, с постели прямо среди ночи, доктор, дорогой, если бы у нее что-нибудь заболело, да-да! А потом, вероятно, заявила бы, что сумму за визит вы запросили несусветную… Но не обращайте на нее внимания, доктор, дорогой. Всякие люди на свете бывают!
Некоторое время никаких вестей от Лесли не было. Майские дни незаметно проходили сладкой чередой, и берега гавани Четырех Ветров зеленели, цвели, лиловели дымкой. Однажды в конце мая Гилберт пришел домой и был встречен во дворе конюшни озабоченной Сюзан.
— Боюсь, доктор, дорогой, миссис докторша чем-то очень расстроена, — сообщила она с таинственным видом. — Сегодня после обеда она получила какое-то письмо и с тех пор все ходит и ходит по саду и разговаривает сама с собой. Вы же знаете, доктор, дорогой, что ей в ее положении вредно столько времени проводить на ногах. Она, похоже, не считает нужным сказать мне, какие известия получила, а я не любопытная, доктор, дорогой, и никогда любопытной не была. Но ясно как Божий день, что она чем-то расстроена. А в ее положении расстраиваться вредно.
Заметно встревоженный этим сообщением, Гилберт поспешил в сад. Неужели что-то случилось в Зеленых Мезонинах? Но Аня, сидевшая на садовой скамье у ручья, не выглядела огорченной, хотя явно была очень взволнованной. Ее серые глаза блестели как никогда, на щеках горели алые пятна.
— Что случилось, Аня?
Она слегка рассмеялась каким-то странным смехом.
— Я думаю, ты с трудом поверишь мне, когда я скажу тебе, Гилберт, что случилось. Я сама еще не могу в это поверить. Как сказала на днях Сюзан, «я чувствую себя словно муха, ожившая на солнце, — вроде как ошарашенной». Все это так невероятно! Я перечитывала это письмо раз десять, и каждый раз происходило одно и то же — я не могла поверить собственным глазам. Ах, Гилберт, ты был прав… как ты был прав! Теперь я вижу это так ясно… и мне так стыдно за себя… Ты когда-нибудь простишь меня до конца?
— Аня, я встряхну тебя, если ты не будешь говорить связно. Редмонду было бы стыдно за тебя. Что именно случилось?
— Ты не поверишь… ты не поверишь…
— Я иду к телефону, чтобы вызвать дядю Дейва, — пригрозил Гилберт, делая вид, что направляется к дому.
— Сядь, Гилберт. Я постараюсь все рассказать тебе. Я получила письмо… и… ах, Гилберт, все это так удивительно… так невероятно… мы и не предполагали… никому из нас такое и в голову не приходило…
— Единственное, что, как я полагаю, можно сделать в подобном случае, — сказал Гилберт, садясь с видом покорности судьбе, — это набраться терпения и расспросить обо всем по порядку. От кого это письмо?
— От Лесли… и Гилберт…
— От Лесли! Вот так так! Что у нее нового? Как там Дик?
Аня взяла лежавшее у нее на коленях письмо и, сделав драматическую паузу, протянула его мужу.
— Никакого Дика нет! Человек, которого мы считали Диком Муром… которого все в здешних местах на протяжении двенадцати лет считали Диком Муром… этот человек — его двоюродный брат из Новой Шотландии, Джордж Мур. Судя по всему, между ними всегда существовало разительное сходство. А Дик Мур умер на Кубе тринадцать лет назад от желтой лихорадки.
— И вы хотите сказать мне, Аня, душенька, что Дик Мур оказался вовсе не Диком Муром, а кем-то другим? Именно за этим вы звонили мне сегодня по телефону?
— Да, мисс Корнелия. Это так удивительно, не правда ли?
— Это… это… именно то, чего можно ожидать от мужчины, — растерянно пробормотала мисс Корнелия, дрожащими пальцами снимая шляпу. Впервые в жизни мисс Корнелия была явно потрясена. — Похоже, я не в состоянии осознать это, — сказала она. — Я слышала, что вы сказали… и я верю вам, но я не могу взять в толк… Дик Мур мертв… он был мертв все эти годы… и Лесли свободна?
— Да. Истина сделала ее свободной. Гилберт был прав, когда говорил, что этот стих самый замечательный в Библии.
— Расскажите мне все, Аня, душенька. С тех пор как вы позвонили мне, у меня мысли мешаются. Никогда еще Корнелия Брайент не была так ошеломлена!
— Тут и рассказывать-то почти нечего. Письмо Лесли было довольно коротким. Она не вдавалась в подробности. К этому человеку — Джорджу Муру — вернулась память, и он знает, кто он такой. Он говорит, что Дик заболел на Кубе желтой лихорадкой и судно, на котором он приплыл туда, было вынуждено уйти в обратный рейс без него. Джордж остался, чтобы ухаживать за ним. Но Дик вскоре умер. Джордж не стал писать Лесли, так как намеревался сразу же отправиться на родину и сказать ей о случившемся при встрече.