Тьма сгустилась над лесом, у края заросшего поля за белым, обшитым виниловыми панелями домиком д'Амичи. Моргана сидела на ступеньках крыльца, дожидаясь Ундину и в задумчивости проводя ладонью по гладким ногам. Вечер был тихим, лишь печально ухали совы, обитавшие в лесу за домом.
С самого раннего детства Моргана боялась этого леса. К. А. и его друзья бродили по нему почти ежедневно, строили крепости из досок, которые воровали у соседей с задних дворов, ловили лягушек, играли в индейцев. Несколько раз Моргана увязывалась за братом. Он не прогонял ее, но мальчишки и есть мальчишки: однажды они решили сыграть с ней шутку и удрали, бросив ее одну посреди леса. Окрашенное зеленью солнце, словно вода, заливало ее глаза, и девочка отчетливо ощущала рядом чье-то невидимое присутствие. Лес был живым, полным множества неведомых существ. Она слышала сов и знала, что это совы, слышала треск веток на ветру. Она даже могла разобрать сдавленное хихиканье братца и его приятелей где-то в подлеске. Но было и нечто такое, что напугало ее и заставило с тех самых пор держаться подальше от леса — шепчущие голоса. Вихри шепелявых звуков, странное потрескивание, которое могла слышать только она — неизвестно, откуда она знала об этом. Казалось, что голоса зовут ее.
«Сладкая моя, — слышался ей страшный распев, — зверушка моя».
И ее собственное имя, произнесенное еле слышным голосом, более тихим, чем лепет младенца, но с такой интонацией, какой отродясь не было ни у одного ребенка.
«Моргана».
Она начала плакать, вернее, испускать истерические крики и стоны, но слезы так и не пролились. Ей было тогда лет восемь-девять, и хотя К. А. был на целых полтора года младше ее, именно он успокаивал ее, вывел из леса и извинился за то, что так неудачно пошутил. С того самого дня Моргана никогда больше не играла в лесу. Если мать посылала ее позвать К. А. обедать, она останавливалась на опушке и кричала оттуда, но никогда не заходила дальше первых веток, боясь снова услышать те голоса.
— Солнышко, почему ты не хочешь взять этот пиджачок?
Голос матери прервал воспоминания Морганы. Ивонн вышла на крыльцо с каким-то старым блейзером, оставшимся со времен ее замужества, и с зажженной сигаретой в другой руке. Ее голос звучал хрипло, и Моргана поняла, что мать уже приняла пару банок пива, лежа на постели перед телевизором.
— Потому что от него несет, как от пепельницы, — ответила она.
Ивонн встала над дочерью, пиджак повис в ее руках.
— Господи, неужели ты не можешь хотя бы пару минут не грубить мне? Я просто пытаюсь тебе помочь.
— Нет, ты просто пытаешься остаться со мной на улице, пока не приедет Ундина.
Моргана повернулась к матери, окинула ее взглядом, и проезжавшая мимо машина осветила улыбку на тонких губах девушки.
— Все нормально. Мои друзья — твои друзья, мамочка.
Ивонн переоделась в джинсы, сидевшие низко, на бедрах, и модный, но тесноватый розовый свитер. В полумраке они могли бы сойти за ровесниц — Ивонн была старше дочери на восемнадцать лет.
— У тебя такой вид, будто ты вырядилась для вечеринки. Только брюшко выпирает.
Повесив пиджак на перила крыльца, Ивонн затянулась сигаретой.
— Я собираюсь к Карле, умница. И не думай, что я не понимаю, о чем ты говоришь. Брюшко.
Она подтянула джинсы, под которыми выпячивался живот.
— Иногда ты просто настоящая стерва, Моргана.
— Но ты же не собираешься испортить эту вечеринку, как испортила предыдущую? — воскликнула девушка, будто не заметив упрека. — Ладно, может, я заскочу к тебе в «Лорелсерст». Кажется, там работает твой личный бармен? Сколько ему? Девятнадцать?
— Ему двадцать семь. И у него есть имя. Тодд, если не помнишь.
— Да, точно. Тодд.
Моргана фыркнула и отвернулась к дороге, потом осмотрела мать с головы до ног:
— Отвратительно. Ты не очень-то похожа на Деми Мур.
Ивонн возмущенно уставилась на дочь.
— Какая ты жестокая. Откуда в тебе столько жестокости?
Моргана не ответила, но смолчать было нелегко. Где-то в глубине души она сама задавалась вопросом: «Откуда во мне столько жестокости?»
«Моргана», — звали лесные голоса.
Девушка порылась в сумочке в поисках зеркальца — у нее выработалась привычка часто смотреть на себя, словно в попытке убедиться, что она все еще здесь и все еще тот же самый человек. На дороге появилась машина, и вот уже автомобиль подъехал по усыпанной гравием дорожке к дому д'Амичи. Ивонн увидела, как на лице дочери появилось выражение слащавой доброжелательности. Она и раньше замечала, что Моргана ведет себя подобным образом, когда к ним в гости приходят друзья. Та или иная девочка на несколько недель, иногда на месяц становилась лучшей подругой Морганы, а потом куда-то исчезала. Если Ивонн спрашивала о ней, Моргана отвечала, что они поссорились и что ей разонравилась эта стерва. Впрочем, такое поведение никак не сказывалось на популярности дочери. Было в Моргане нечто очаровательное, неземное, и никакая грязь к ней не приставала, обвинения скатывались с темноволосой красавицы как с гуся вода, а освободившееся место немедленно занимала новая благоговеющая подружка. Дольше всех продержалась последняя приятельница, Нив, белокожая хорошенькая дочка Джейкоба Клоуза, владельца пиццерии «Джейкобс».
«Какая жалость, что он женат», — подумала Ивонн.
Впрочем, подъехала не Нив. Это оказалась Ундина, другая подруга Морганы. Две подруги одновременно — это просто какой-то рекорд. Впрочем, к Ундине у Морганы было особое отношение — крылось в ней что-то необычное, интригующее. Распечатанные на принтере фотографии Ундины висели на стенах комнаты Морганы, а каждый раз, когда та звонила, Моргана для разговора с ней уединялась в своей комнате и не забывала прикрыть дверь. Казалось, она хотела вобрать в себя Ундину, вытянуть из нее все, что только возможно.
Ундина ей подходит, думала Ивонн. Она хорошая девочка, приятная… а… трудности в общении у Морганы… это пройдет.
Слабость дочери растрогала Ивонн. Та встала, чтобы встретить приехавшую подругу, а мать в это время потянулась и погладила ее по спине.
Моргана улыбнулась, повернулась к матери и обняла ее в свете фар подъехавшего автомобиля. И хотя Ивонн знала, что ласка дочери показная, она не смогла удержаться и обняла ее в ответ. Она старалась не думать о том, как холодны обвившие ее руки, как они жестки и равнодушны.
— Пока, мам, — сказала Моргана и чмокнула Ивонн в щеку, потом послала Ундине улыбку, помахала рукой и соскочила со ступеней к машине. В окне возле водительского сиденья Ивонн заметила тонкую смуглую руку и темноволосую голову.
— Здрасьте, миссис д'Амичи! — крикнула Ундина.
Ивонн помахала ей.
— Привет, Ундина. Ведите себя хорошо.
Девочка кивнула.