Введем понятие социального индивида, читал Болтун, без которого немыслимы никакие теоретические обобщения. Социальным индивидом мы будем называть отдельную крысиную особь, группу крыс, объединение групп и даже целую относительно замкнутую крысиную колонию. Упомянутая замкнутость имеет место и в естественных условиях, для которых достоверно установлено, что между крысиными колониями имеются строго установленные границы. Переход крыс из одной колонии в другую строго карается специальными группами крыс как с той, так и с другой стороны, и разрешается лишь в исключительных строго установленных случаях. Индивиды разделяются на простые и сложные. Простой индивид - отдельная особь, сложный - группа. Но они имеют общие признаки. Каждый нормальный индивид имеет орган, с помощью которого...
До чего же все это знакомо, думал Болтун. Где я все это читал? И он вдруг вспомнил Шизофреника.
Чтобы достаточно полно и точно оценить особенности идеологических формирований нашего времени, писал Клеветник, надо хотя бы в общих чертах рассмотреть социальную ситуацию в современной науке, ситуацию в методологии науки, которая образует мост от науки к идеологии, и некоторые чисто фразеологические особенности методологии науки, без которых совершенно невозможно понять текстуальный вид идеологических феноменов.
С этой точки зрения надо принять во внимание, прежде всего, сам факт превращения занятия наукой из исключительного в самое заурядное массовое явление. Раньше наукой занимались единицы, теперь - сотни тысяч, а может быть, и миллионы. Раньше слово "ученый" обозначало некоторую характеристику личности. Теперь оно звучит несколько юмористически и вытесняется выражением "научный работник", обозначающим одну из широко распространенных профессий. Раньше со словом "ученый" ассоциировали образованного и талантливого человека. Теперь выражения "безграмотный" и "бездарный" в отношении ученых употребляются не реже, чем в отношении деятелей искусства и литературы. Раньше ученый - часто человек, ценимый за какие-то идеи и открытия. Теперь заслуги ученого чаще определяют количеством опубликованных работ, учеными степенями и званиями, а в основном - занимаемыми должностями. В силу разделения труда все более отчетливо обнаруживается простота и даже примитивность интеллектуальных функций для подавляющего большинства лиц, занятых в науке. Происходит престижное обесценивание самой деятельности ученого сравнительно с уровнем недавнего прошлого. Вместе с тем, чтобы стать крупным ученым, теперь действительно требуется более высокое интеллектуальное развитие и выдающийся вклад в науку, или, на худой конец, - более выдающиеся способности карьериста. Поэтому выбиться в крупные ученые исключительно за счет научных открытий теперь труднее, чем раньше. Талантом и интеллектуальным трудом рядовых работников науки благодаря самой социальной структуре научных исследований часто пользуются люди, занятые организационной деятельностью или занимающие ответственные посты. Все это создает определенную моральную и психологическую атмосферу в науке, ничего общего не имеющую с теми идиллическими картинками, которые можно вычитать в самых критических и обличительных произведениях художественной литературы и мемуарах, посвященных науке прошлого.
Современная наука не есть сфера человеческой деятельности, участники которой только и заняты поисками истины. Наука содержит в себе не только и даже не столько научность как таковую, которая совсем не похожа на науку в общепринятом стиле, но и антинаучность, которая глубоко враждебна научности, но выглядит гораздо более научно, чем сама научность. Увы, этот мир так уж устроен. Здесь все раздвоено и вывернуто наизнанку. Принципы научности и антинаучности диаметрально противоположны. Научность производит абстракции, антинаучность их разрушает под тем предлогом, что не учитывается то-то и то-то. Научность устанавливает строгие понятия, антинаучность делает их многосмысленными под предлогом охвата реального многообразия. Научность избегает использовать те средства, без которых можно обойтись. Антинаучность стремится привлечь все, что можно привлечь под тем или иным предлогом. Научность стремится найти простое и ясное в сложном и запутанном. Антинаучность стремится запутать простое и сделать труднопонимаемым очевидное. Научность стремится к установлению обычности всего, что кажется необычным. Антинаучность стремится к сенсационности, к приданию обычным явлениям формы загадочности и таинственности. Причем, сначала научность и антинаучность (под другими названиями, конечно) рассматривают как равноправные стороны единой науки, но затем антинаучность берет верх, подобно тому, как сорняки глушат оставленные без прополки культурные растения. Научности в рамках науки отводится жалкая роль чего-то низкосортного. Ее терпят лишь в той мере, в какой за ее счет может жить антинаучность. В тенденции ее стремятся изгнать из науки насовсем, ибо она есть укор для нечистой совести. Это - типичный случай борьбы социальности и антисоциальности. Причем, научность, представляет элемент и средство антисоциальности, тогда как антинаучность есть ярчайшее выражение социальности. Так что когда возлагают надежды на то, что наука будет играть роль средства прогресса цивилизации, то совершают грубейшую ошибку. Наука есть массовое явление, само целиком и полностью управляемое социальными законами и лишь в ничтожной мере содержащее в себе научность (т.е. лишь в ничтожной мере продуцирующее антисоциальность). А в условиях чистой социальности элемент научности в науке стремится к нулю.
Качества социальных индивидов можно разделить на негативные и позитивные. Пример первых - ум. Пример вторых - глупость. Мы хотим обратить внимание на то, что...
Празднование дня рождения Претендента было задумано как единение всех сил ибанской либеральной мыслящей интеллигенции. Ужин проходил как обычно. Жрали. Пили. Произносили тосты. Претендент непрерывно разглагольствовал. Социолог пытался перекричать Претендента, а Супруга - Социолога. Потом Претендент упился и уединился с Мыслителем и Мазилой. Общество распалось на группы. В одной из групп вертлявый молодящийся человечек, ближайший друг всех ибанских знаменитостей, стал рассказывать интересные истории про китайцев. В том числе он рассказал и общеизвестную историю о том, как из-за грамматической ошибки нескольким десяткам тысяч человек вместо кос отрезали головы. Но рассказал он ее так великолепно, что все весело смеялись. Карьерист сказал по этому поводу, что ему однажды пришлось в Англии присутствовать на приеме у одного крупного математика (он назвал известное всему миру имя). Присутствовали всякого рода знаменитости, в том числе хорошо известный вам всем специалист по Ибанску. Он рассказывал о наших давно изжитых и позабытых событиях. Одна дама воскликнула: "Боже! Так они скоро друг друга насовсем перестреляют". Математик попросил у ибановеда какие-то данные эмпирического порядка и углубился в вычисления. Через полчаса, когда все уже забыли об этой теме, математик объявил, что по его подсчетам ибанцы смогут перестрелять друг друга лишь через сто лет. Сначала все были поражены, потом долго и весело смеялись. После рассказа Карьериста наступило неловкое молчание, быстро сменившееся смехом. А ведь действительно, сказал Мыслитель, они на нас смотрят так же, как мы на китайцев. Здесь есть одно отличие, сказал Карьерист. И я об этом сказал тогда своим английским собеседникам. История с древними китайцами не есть факт нашей жизни. А то, о чем говорил ибановед англичанам, есть факт в их собственной жизни. Причем настолько серьезный, что многое в их жизни нельзя понять, игнорируя его. Но эти кретины органически неспособны понять это.