«Наверное, „Бог есть“», — подумала Владка, прищурившись, глядя на транспарант. А дед Алайба, как будто прочитав ее мысли, опять хмыкнул.
– Куда мы идем? — Уже давно приученная Василиной ни о чем не спрашивать, раз ведут, значит, надо, Владка вдруг испугалась пустынной безлюдной заброшенности, приближения неизвестного, настороженной и опасной тишины.
Впечатление от нереальности, сюрреалистичности происходящего подпортила колоритная баба, крепкая, босая, в фартуке, спортивном китайском костюме и небрежно повязанном платке. Она с силой отбросила тюлевую занавеску на двери, встала на пороге босыми ногами и звучным голосом заорала детям, игравшим во дворе:
– Ри-и-ичард! Анжелико-о! Йдить вечерять!
– А шо йисты? — не подымая головы, копаясь в песке, спросил Ричард.
– Гала́мбец з брынзоу. (Кукурузная каша с брынзой.) А шо тоби шэ?
– Зарэ! — ответили гуцульские дети с иностранными именами, позаимствованными из мыльных опер.
Владка рассмеялась: цивилизация в самом извращенном ее виде добралась и до карпатского самого отдаленного, дремучего селения. Алайба хитро и насмешливо поглядел из-под косматых бровей, поглаживая усы:
– Ваклэша яка файна (толстуха какая славная), га, Олэнка?
– У нее целлюлит, — пожала плечами Владка.
– Цилюлит-цилюлит… Звычайнэ сало! Туто сидай, — приказал Алайба, — почекай.
Владка присела на траву у дороги, вытащила из папки бумагу и быстрыми легкими штрихами набросала портрет странного мальчика из автобуса — Владка вдруг поняла, что двое суток проспала и не рассказала Василине о случае в автобусе. Она подняла голову на Алайбу, но тот, краем глаза взглянув на рисунок, кивнул:
– Та-як-е. (Так как есть на самом деле.) Назарко? Дукатык взяв? — Алайба посмотрел на Владкино ожерелье, поредевшее на две монеты, усмехнулся и удовлетворенно кивнул: — Узяааав… То доообре.
Владка стала рисовать коричнево-золотистым акварельным карандашом маленькую, нарядную, как пряничный домик, каплычку (часовню) у дороги, любовно украшенную рушниками и домоткаными дорожками. Теплыми и трепетными огоньками горели там желтые свечи, напряженно и пронзительно светился взор Божьей матери. Владка долго и задумчиво смотрела ей в глаза и пробормотала:
– А Василина всю ночь смотрела и молилась… И мне снилось, что вокруг царинка (красивый луг), и среди белых цветов нежно-фиолетовые, понимаешь, деда, в густо-белом капли фиолетового. Это завораживает, знаешь, такое удивительное сочетание цветов. Такое естественное, божественное. И пчелы твои нависают над лугом прохладно… И запах медовый. И все так отчетливо снилось, что и гул слышала ровный, и запах. И какой-то шорох за спиной. Как будто кто-то идет за мной, но мне совсем не страшно, а приятно, как будто меня кто-то охраняет. Деда! — вдруг воскликнула она, глядя в конец пыльной улицы. — А смотри, откуда здесь машина, ого, еще и военная, — удивилась Владка, оглянулась и поняла, что Алайбы рядом нет. И нигде нет.
Молодые ребята, Сережа и Люба, милые и улыбчивые, оба в пограничной форме, с уважением поглядывая на громоздкий Владкин этюдник — ого, художник, — весело поздоровались, мол, давай садись быстрей, а то в темноте ехать тяжело, а нам 38 километров вверх, точно полдня ехать надо. Владка, поколебавшись, забралась на заднее сиденье, не осознавая, что происходит, куда ехать, все как во сне. Сергей предупредил, что дорога опасная, что держаться надо обеими руками и крепко упираться ногами в пол. Старый «уазик» был обвит наваренными на кузов крепкими дугами. Водитель вел его, иногда вставая или наклоняясь то на один бок, то на другой. Иногда Владке и новой знакомой Любе приходилось выходить из машины и карабкаться пешком — такие опасные, почти отвесные места там были. А машина вставала на дыбы и, фырча и отчаянно воя, на двух колесах перебиралась через камни и бурелом.
Похолодало. Дымка над горами из оранжево-фиолетовой постепенно превратилась в серо-черную. Природа встречала Владку сурово и отчужденно. Все чаще и чаще попадались равнодушные, голые скалы. Наконец, почти в кромешной тьме, появились вышки, погранзастава, а рядом за ее территорией несколько домиков. В одном из них гостеприимно горел свет. Когда наконец вылезли из машины и пытались размять затекшие ноги, к ним из дальнего угла с хриплым лаем бросилась огромная овчарка с седой мордой. Увидев Владку, собака недоуменно покрутила огромной башкой и радостно завизжала, чуть не повалив Владку на траву, как будто дождалась. Люба с Сергеем переглянулись. Жена вопросительно и беспокойно взглянула на мужа, тот ответил ей уверенным, спокойным взглядом.
– Это Выжла, — уточнил Сергей, — она тут все и всех знает. И выбрала тебя охранять, хотя она очень редко на такое соглашается.
– Понравилась ты ей, — ревниво заметила Люба, — она вообще никого здесь не признает. Живет рядом с нами, но как-то автономно, сама.
Женщины прошли к гостевому домику, овчарка не отставала, присаживаясь в беге, как от боли или старых травм, на задние лапы. Она преданно заглядывала Владке в лицо, забегая вперед и путаясь под ногами. В домике уже приготовлена была комната.
Удивительно легко и спокойно Владке было с этими людьми, с этой хромой собакой, в этом суровом холодном месте. Никто не спрашивал ее, зачем она приехала, на сколько дней, когда уезжать будет, да, собственно, она и не смогла бы объяснить, для чего, и какая-такая могучая неизведанная сила вела, везла и держала ее сейчас на поверхности земли, зачем она сюда добиралась, полностью доверившись Василине, Алайбе и провидению, и чем все это завершится.
* * *
Как-то недавно мы встретились с Владкиной племянницей Олей. Владка вообще очень любила детей своих сестер, а уж они ее просто боготворили. Когда она должна была приехать, дети беспрекословно делали уборку, готовились к урокам, были кроткими и дисциплинированными, а уж когда она наконец приезжала, они с благословения родителей и любимой тети, которую все племянники звали просто Владкой, пропускали школу и ходили за ней, не отставая ни на шаг.
И вот племяннице Оле она приснилась. Оля спросила ее, Владка, ну как тебе там? И она ответила, немного поразмыслив:
– Среди людей интереснее…
Кому-кому, а уж Владке точно было интересно среди людей.
Тайны… Она обожала тайны. Вот и сейчас все непознанное, загадочное сгустилось вокруг нее здесь, на Брудном Доле, у порога гостевого домика погранзаставы, у порога, где основательно улеглась, умостилась странная, одинокая собака-волк.
А Люба еще долго коротала с Владкой этот вечер — вечер самого длинного Владкиного дня в жизни. Она тарахтела, соскучившись по новым людям и новым собеседникам, что всего полгода как приехала сюда к мужу, что только институт окончила, что тоже служит, и что какая здесь красота, как здорово им здесь живется, что свежий воздух, чистая вода: