Но это лишь один аспект объединения большого числа разнородных стран и народов в единое целое. На рассмотренный процесс вертикального структурирования накладывается иной процесс, а именно — процесс образования новых социальных уровней в уже существующих структурах. Эти новые, вторичные объединения образуются из множества людей, сферой жизнедеятельности которых является не одна страна, а множество стран. Сейчас уже существуют многие тысячи предприятий и некоммерческих организаций, зоны деятельности которых охватывают различные регионы планеты и различные группы народов, а также практически всю планету. Их деятельность в значительной мере протекает независимо от политики конкретных государств и правительств. Она до известной степени автономна.
Формируется множество такого рода объединений второго (по отношению к "национальным государствам") уровня. В совокупности они образуют сложную и многомерную сеть. Эта сеть (подчеркиваю, именно сеть!) опутывает страны Запада и другие, пронизывает их в различных разрезах, использует их как арену своей деятельности.
Никакая отдельно взятая страна не может достаточно долго быть господином мирового общества с такой сетчатой структурой, так как в последней просто нет места для такой роли. Никакая страна не может стать метрополией мировой империи, подобной тем, какими были в прошлом европейские страны. Западные страны могут занять лидирующие позиции в бесчисленных ячейках мировой сети. Но при этом они сами должны стать зоной активности сети высшего уровня — реального, а не воображаемого идеологами глобального общества.
Но судьба человечества не предрешена фатальным образом. Имеется множество «но», которые могут наложить свое вето на замыслы и дела энтузиастов глобального общества. Назову для примера некоторые из них.
Остаются интересы «первичных» стран и народов Запада. Они вступают в конфликт с интересами «вторичного» общества и с интересами претендентов на роль гегемонов. Остаются сепаратистские тенденции. Процветание Запада не вечно. Может случиться так, что Западу будет не до маниакальной задачи организации всего человечества в единое и западнообразное общество, — задача окажется ему не под силу.
Не следует сбрасывать со счетов социальные противоречия и конфликты внутри западных стран. Опыт последних лет говорит о том, что от "классового примирения" не остается и следа, когда посягательства на жизненные интересы каких-то групп населения заходят слишком далеко. Остаются противоречия между экономическими объединениями, странами и блоками стран.
Еще жив коммунистический Китай. И не так-то просто с ним проделать нечто аналогичное тому, что сделали с Советским Союзом. Во всяком случае, на это нужно время и огромные траты, на какие сейчас Запад не способен. Нет гарантии, что в странах бывшего Советского Союза не возродится социальный строй, по крайней мере близкий к коммунистическому. Эйфория по поводу краха коммунизма прошла. Люди почувствовали, что потеряли больше, чем выгадали. В конце концов они поймут суть западнизации и начнут сопротивляться ей. Набирает силу и консолидируется арабский мир. Одним словом, от проектов мирового общества до их исполнения дистанция огромного размера.
Не надо забывать и о человеческом факторе. Если процесс абсолютного и относительного сокращения числа западоидов и снижения их качеств как западоидов будет продолжаться и впредь, как он происходит в последнее время, то западоиды потеряют лидирующее положение в мире. [179] И тогда вообще рассыплется в прах все то, что было достигнуто благодаря титаническим усилиям Запада.
Породив западнизм и основанную на нем цивилизацию, завоевав для Запада господствующее положение на планете, дав мощный стимул к западнизации человечества и породив имитаторов западоидности, западоиды сойдут с исторической арены, вымерев или растворившись в массе существ иного рода. Это будет новый мир, в котором не останется места для уникального и неповторимого феномена по имени "Запад".
Выше мне неоднократно приходилось касаться взаимоотношения западнизма и коммунизма. Здесь я хочу сделать еще ряд дополнений и пояснений к сказанному.
Как западнизм, так и коммунизм определяется не каким-то одним признаком и даже не суммой признаков, а лишь комплексом взаимосвязанных признаков, образующих единое целое. По отдельно взятым признакам они могут быть сходными с обществами других типов и между собою. Но каждое из них обладает специфическим, свойственным только ему единством признаков. Описание его может дать лишь достаточно полная и логически связная социологическая теория, а не субъективно скомпилированная сумма слов, какие в изобилии появлялись и появляются в сфере сочинений на социальные темы.
Задача научной теории — не описание конкретных стран и народов с западнистским и коммунистическим социальным строем, а описание западнизма или коммунизма такими, каковы они суть независимо от особенностей конкретных стран и народов, то есть создание абстрактной их картины. И сопоставление их на уровне научной теории должно отвлекаться от упомянутых особенностей, то есть тоже должно быть абстрактным.
Как я уже говорил в начале книги, во всяком достаточно большом и развитом обществе можно различить два аспекта — деловой и коммунальный. Западнизм есть единство этих аспектов, в исторически исходном пункте и в основах которого доминирующую роль играет деловой аспект, а коммунизм есть единство этих аспектов, в исторически исходном пункте и в основах которого доминирующую роль играет коммунальный аспект. Это доминирование означает, что в одном случае законы делового аспекта оказывают самое сильное влияние на все жизненно важные явления общества, а в другом — законы коммунального аспекта. При этом явления одного аспекта принимают форму другого, становятся средством другого.
Сопоставление западнизма и коммунизма на научном уровне есть дело не такое уж простое. Исторический опыт коммунизма был слишком коротким, чтобы можно было высказывать категорические суждения о нем. При этом он возник и существовал в чрезвычайно неблагоприятных условиях. Вся его история была непрерывной борьбой за выживание против превосходящих сил Запада. И теперь трудно различить, что следует отнести к преходящим явлениям его созревания и что к существенным, постоянным явлениям зрелости. Например, в системе власти коммунистической России имело место своеобразное двоевластие. Были советы, выбиравшиеся путем прямых, всеобщих и тайных выборов. И был партийный аппарат, формировавшийся совсем иными путями. Считать это преходящим явлением или зрелой формой коммунистической власти? История ответа на этот вопрос не дала, а теоретически тут допустимы различные варианты.
Чтобы понять коммунизм научно, надо различать конкретные страны, в которых он появился и существовал, и коммунизм как таковой, то есть как социальный феномен, независимый от особенностей этих стран. Не все, что имело место в этих странах в коммунистический период их истории, связано именно с коммунизмом. И не все, что должно войти в научное описание коммунизма, можно заметить в любой стране, где он имел место. Коммунизм нигде не существовал в "чистом виде", он везде был погружен в среду иного рода. Даже в России, где он был ближе всего к «чистому» образцу, практически невозможно отделить то, что шло от особенностей русской истории и от характера населения, от того, что шло от коммунизма как такового. Все плохое, что случилось в советский период русской истории, критики коммунизма и антикоммунисты приписали коммунизму, хотя с гораздо большими основаниями можно было утверждать, что именно благодаря коммунизму России удалось избежать бед более страшных. И никаких научных критериев для истинных суждений тут нет.