Такую имитацию смерти можно устраивать западным школьникам и солдатам, а затем — государственным служащим. Конечно, предварительно их надо будет обучить пить водку. Но это, как показал опыт нашей великой страны, уже не проблема. Вместо газопровода из Сибири в Западную Европу можно будет построить водкопровод. Никаких протестов против него на Западе не будет. Денег нам дадут вдвое больше. А с точки зрения завоевания Запада водкопровод вдвое эффективнее. Стоит его перекрыть, как Запад сам на четвереньках приползет в Москву похмеляться. Что касается теоретической подготовки к смерти, то я могу предложить вам несколько общих принципов, извлеченных мною из моего личного опыта в качестве гомососа.
Будь спокоен за будущее человечества. Человек — это такая тварь, которая выживет при любых обстоятельствах. За последние двести лет население Китая выросло в двадцать раз, а России — в десять. А сколько народу там было истреблено! После будущей мировой войны население планеты, за исключением белых европейцев и белых американцев, удвоится. Радуйся этому обстоятельству. И подыхай с такой же верой в светлое будущее, с какой это делают русские алкоголики, которых лечат современными методами от неизлечимой национальной судьбы.
Наплюй на дружбу. Мой близкий друг писал доносы на меня и других, но делал это так, что подозрение падало на меня. Мой лучший друг Вдохновитель пожертвовал мною ради своих маниакальных планов. Помни: чем сильнее дружба, тем страшнее предательство ее. Не люби. Я любил раз в жизни и был любим, но это была мука. Мы друг в друге персонифицировали невозможность настоящей любви, и взаимная ненависть навечно вошла в наши души. Помни: чем чище и сильнее любовь, тем болезненнее разочарование.
Оставь тщеславие. Однажды я по заданию ЦК провел очень сложное и интересное исследование с небольшой группой сотрудников и с небольшими материальными средствами. Я с большим подъемом провел это исследование. Думаю, что это был мой лучший результат в науке. Особая комиссия, в которую входили крупные ученые, дала ему самую высокую оценку. Академик Н. сказал, что, если бы это исследование можно было предать гласности, оно вошло бы во все учебники социологии как одно из самых блистательных в истории социологии. Результаты моего исследования вошли в секретные документы без упоминания моего имени. Я получил премию — месячную зарплату. Потом я много раз выполнял аналогичные задания без премий и без похвалы. Помни: чем больше создаешь, тем меньше удерживаешь за собой.
Не доверяй никому. Я не знал ни одного человека, который не обманул бы меня в чем-нибудь или не обманул бы других на моих глазах. Помни: чем больше доверяешь людям, тем циничнее будешь обманут. Поняв это, ты увидишь, что ты — один. Ну а в одиночестве жить долго невозможно.
Учись терять. Чем больше потеряешь, тем легче идти к смерти. Я потерял все. Я не иду, а парю. Мчусь с ощущением невесомости. Учись не иметь. Я постиг эту науку в совершенстве. Я так мало имел в жизни, Что мне и учиться не иметь не надо было. Взгляните На Энтузиаста и содрогнитесь от вида его участи. Раньше у него были всего одни штаны, которые он таскал Лет десять. И он был мужественным борцом против советского режима. Теперь у него есть пижама, три пары штанов и электрическая бритва. И он уже вздрагивает от каждого шороха, подозревая в нем коварное намерение Москвы лишить его драгоценной жизни.
Не думай о потомстве. Потомкам безразлична наша судьба. Даже наши лучшие намерения потомки истолковывают как насилие, а наши лучшие достижения — как глупость и бездарность. Взгляните на того же Энтузиаста. Он вытаскивает сюда кучу своих и чужих родственников. Помяните мое слово: скоро вы увидите его среди борцов за превращение Западной Европы в «безатомную зону», а его сопливых внуков — в числе буйствующих второгодников, требующих сокращения трат на вооружение на миллиард марок с целью снижения цен на кухены и конфеты на один пфенниг. Научись смотреть на себя со стороны, и тебе покажется комичным, как такое мизерное существо ухитряется развить в себе такой грандиозный страх смерти. Тогда ты увидишь, что страх смерти не имеет ничего общего с жаждой жизни. Тот, кто на самом деле жаждет жить, не боится смерти. Ожидающий смерти боится ее. Знай: мертвым безразлично то, что после их смерти остается жизнь.
И не забывай твердить себе каждый раз, как об этом вспомнишь, что ты готов умереть. Лучше это делать без трагического пафоса, спокойно, даже с усмешкой. Мол, все равно все подохнем. Что касается меня, то я готов хоть сейчас. Я все равно все познал. И мне все равно нечего терять. У меня не осталось ничего родного, ничего святого, ничего таинственного. Я готов платить за жизнь адекватную ей плату. Я считаю эту плату справедливой. Но…
Вот в этом-то «но» и состоит суть нашего учения о смерти. Готовность встретить смерть достойно человека и покорность перед лицом смерти суть противоположности. В первом случае человек сражается за жизнь до последнего мгновения, во втором — впадает в панику и капитулирует. Я расскажу вам коротенькую притчу, которую сам услыхал в Москве от одного незнакомого пропойцы. «В начале войны, — говорил он, — наша часть была разгромлена и окружена. Мы понимали, что были обречены. Нужно сдаваться, решили одни из нас, все равно нам капут. Нужно сражаться до последнего, решили другие: все равно нам капут. Мы пытались переубедить первых, но безрезультатно. Они были парализованы страхом смерти. Бросив оружие, они бросились к врагу — сдаваться. Часть из них убили мы сами как трусов и предателей, остальных добили немцы. Мы же сражались. Эх, как мы тогда дрались! Скольких врагов мы отправили на тот свет! И кое-кто из нас уцелел». — «А ради чего?» — спросил с насмешкой начинающий, критически настроенный алкаш. «Из принципа, — ответил пропойца, — из чисто мужского достоинства. Хотя бы просто так. Погибать, так с музыкой». Так вот, признав справедливость смерти и выработав в себе готовность умереть, скажи в заключение это замечательное, жизнеутверждающее «но». Скажи себе по-русски: «Погибать, так с музыкой!» И дерись за жизнь. Не проси, не умоляй, а дерись!
Вернулся Писатель. Я, по московской привычке, зашел к нему без приглашения. У него было много народу. Ели, пили, кричали. Потом Писатель попросил тишины и начал читать вслух… мою повесть. Я наблюдал реакцию гостей. Иногда смеялись. Временами возмущались. Временами вздыхали. Спрашивали, кто автор. «Автор неизвестен», — сказал Писатель. «Будете печатать?» — спросил кто-то. «Ни в коем случае, — сказал Писатель. — В литературном отношении повесть слабая. Идейная направленность нам не подходит». В этом месте я вспомнил штампованные московские оценки типа «научно (художественно) несостоятельно, идейно порочно». И не мог удержаться от смеха. На меня посмотрели осуждающе.
«Оказавшись на Западе, — декламировал Писатель, — я понял, что Запад отстал от нас. Точка роста литературы не здесь, а в России. Россия накопит новые силы, и произойдет новый мощный литературный взрыв. Мы обязаны готовить его. Потому мы должны беспощадно отсекать вот такое, с позволения сказать, творчество (он помахал моей рукописью), снижающее уровень русской литературы. Мы, господа, все-таки прошли школу Союза советских писателей!»