Рассказ о Лесике Райгородецком и военной тайне, а также о Рыжей Капе, которая верила в чудеса и неожиданно для всех удачно вышла замуж, но совсем не за Лесика Райгородецкого, хотя многие у нас на это рассчитывали, и потом уехала жить в Германию и работает сейчас в Берлинском цирке. Великаном.
Девушки, надо верить в чудеса. Вот смотрите, что расскажу.
Вот Капа. В Капе два метра роста, размер обуви — сорок три, огненная шевелюра и плечи, как у Тофика Саакяна. Такой есть у нас один Тофик, шашлычник, — у него плечи размахом метра полтора. Капа в нашем городе крупная знаменитость. И крупная, и знаменитость. Великий иллюзионист из Германии Йоганн Шлосс на представлении в цирке ее, Рыжую Капу, перепиливал пополам, как сервелат. Было, было…
В маленьком городе ведь знаете как? Девушке уже двадцать пять, и весь город волнуется, что она замуж не выходит. А кавалер-то измельчал. И ростом, и щедростью. Клеят девушку на пиво. Или на шоколадный сырок. И говорят о чем? Все разговоры заканчиваются словами: «убил и съел». А Капа — девушка хоть и большая, но образованная, чуткая и конфузливая.
Тут мадам Вайсман, добрейшая женщина… Помните мадам Вайсман? Да-да, та самая мадам Вайсман, у которой в жизни были только две большие любви: летчики и моряки. Вот она и познакомила Капу с Лесиком Райгородецким.
И что Лесик? Нет, он абсолютно нормальный. Конечно, трудности восприятия мира есть. Это есть. Трудности, проблемы. Словом, у него с обществом тотальное взаимное непонимание. Лесик не понимает мир. Мир не понимает Лесика…
Случилось, чего все ожидали. Лесика Райгородецкого отчислили из армии, ровно через год после призыва. То есть до статуса полного защитника Отечества Лесик не дорос. И поскольку он прослужил все же половину срока, то скромно, но с гордостью называл себя полузащитником Отечества.
А выгнали его из армии за то, что он пытался сначала купить, а потом продать военную тайну. По сходной цене. Лесик, когда призывался, имел об армии неотчетливое представление. И был абсолютно уверен, что когда придет срок, после присяги на верность народу, его заведут в отдельную комнату и какой-нибудь значительный генерал наконец-то расскажет ему военную тайну. На ухо. Шепотом. То есть сдаст ее, военную тайну, Лесику на хранение. Нет, ну а как?
Ну и стал Лесик ждать, готовиться. Вот уже и присяга прошла. Мама Лесика специально приезжала в часть Лесиком погордиться, поплакать. И папа. И братик Сева. Так что было кому присягу на верность давать. Хотя и родители, и Севка Лесику и так поверили бы. Что уж там. Тем более после присяги в клубе Лесик, такой бравый в форме, в хоре пел песню, где заверял родственников, что, когда поют солдаты, могут спать спокойно не только дети, но и остальные члены семьи. Семья Райгородецких, конечно, немножко засомневалась, потому что кто же может спокойно спать, когда Лесик голосит таким дурным голосом. Это выносливые нервы надо иметь, чтобы спать под такой вокал!..
Ну вот… Столько всего произошло, а тайну ему все не рассказывают. Лесик стеснялся спросить у товарищей, рассказали им тайну или нет. Стал заглядывать в глаза командирам, подмигивать иногда таинственно: мол, не забыли ли вы, отцы-командиры, обо мне, Лесике Райгородецком? Наконец понял, что о нем, конечно, не забыли, — просто ему не доверяют.
И решил Лесик добыть эту тайну самостоятельно. Если так не дают. Может, ему просто не хватило, призыв-то большой. Ну, словом, решил купить. А поскольку в службе он был уже слегка разочарован, а предприимчивостью страдал с детства — тут же стал искать покупателя на еще не приобретенную военную тайну. И вечером, попросившись на доклад к командиру, стал помаргиваниями и подмигиваниями намекать, что, если ему наконец расскажут военную тайну, — его благодарность не будет иметь границ. И что если они вдвоем с командиром это продадут в хорошие и добрые руки, что особо подчеркивал Лесик — именно в добрые руки, то прибыль можно и поделить. Пополам.
Командир, ужаснувшись возможностям Райгородецкого и безграничности его фантазии, тут же его из армии выгнал. По состоянию здоровья. Якобы зрения.
Лесик вернулся домой полузащитником. С двумя наградными значками, между прочим. Первый — за то, что не бегал в самоволки. Второй — за то, что девушек не водил.
Вот этот вот Лесик и пошел знакомиться с Капиными родителями и то ли по простоте своей, то ли от жадности понес им в подарок не цветы, например, не коньяк или на худой конец конфеты. Этот Лесик торжественно преподнес им газетный сверток, где покоилось тело мороженой курицы. С огромными ярко-желтыми когтистыми лапами. И судя по жилистости, эти преклонные лапы немало походили на своем веку… То есть откровенно намекнул, что раз Капа у них такая огромная, то нуждается в питании. А тонкости — фрукты, духи, маленький томик стихов с золоченым обрезом — это для нормальных.
Капа, девушка импульсивная, разгневалась на Лесика и метнула куриную тушку прямо ему в голову, идиоту такому. И если бы он не увернулся, Капины родители уже имели бы в своей благопристойной семье с хорошими традициями судимость за непреднамеренное убийство в состоянии аффекта, где орудием преступления была бы дохлая замороженная курица весьма почтенного возраста.
Что уже мадам Вайсман им говорила — неизвестно, но последний шанс Лесику дали. Хотя надежды было мало. И он повел Капу… Не в театр, нет, не в кино, не в ресторан. В цирк. Правда, в немецкий. Из Берлина. Лесик не знал, не ведал, что там Капина судьба. Судьба в черном фраке, с ловкими тонкими пальцами и хрустящим громким голосом. А кто знал? Судьба сама такие встречи назначает. Иногда ждешь-ждешь, наряжаешься, как дура, глазами — «на нос, в угол, на прэдмэт», носишь букетики на груди печально — и что? А ничего. Потом однажды выскочишь в халатике мусор вынести… И тут…
Да. Ну вот. Пришли в цирк. Эквилибристы, гимнасты, то да се… Капа уже было вообще уйти собиралась. И вдруг — иллюзионист Шлосс. Весь в блестках, шикарный, голуби из рукавов, кролики из цилиндра, цветы из карманов. Объявляет — мол, а сейчас, почтенный публика, — смертельный номер: если какой-нибудь дэвушка залазить в этот вольшебний сундук, чтоби я перепилил моей вольшебной пилка напополам, а потом сложить заново, и получится красавица еще больше, чем быль до сундука. Кто? А это был не тот фокус, когда с одной стороны ноги торчат, с другой — голова. Не-е-ет, дорогие мои! Этот старый трюк мы зна-а-аем! Нечего тут нам! Это был фокус, когда надо было целиком в небольшой сундук залезть, спрятаться там, и Шлосс — ну пилить его исступленно! Стружки по всей арене, от усердия Шлосс весь в испарине. Половинки сундука раздвигают, ужас!.. Это очень был эффектный фокус. Но уже все знали — не дураки, что в зале сидит подсадная девушка, миниатюрная такая, дрессированная, наученная, как в сундук залазить, как там свернуться. И никто не ожидал. Капа. Эх! Была не была! Я! Я хочу!
Полезла на арену Капа-дикая. За красотой дура буйная полезла. И ей, главное, шикнули: сиди, все по сценарию, — это чтоб дети, которые впервые в цирк пришли, поверили, забоялись, — куда ты, Капа! За юбку одергивают ее. Нет: перемахивает упрямо через барьер и прется прямо на Шлосса как ледокол «Ленин». Попутно опрокинула спутника своего куриного, полузащитника Лесика, и еще несколько человек. Шпрехшталмейстера легонько в сторону отодвинула. Взглядом…