А в Москве, помнишь, Аркаша, в театре? Дама в шляпе и тальме, среди декораций: «Извольте изъясняться, как в благородном обществе подобает!» Мы насторожились. Что-то не так было в ней, что-то не так. И правда! Это ведь, как мы вспомнили, именно она так грозно-наступательно прямо с экрана смотрит тебе в глаза и без «здрасте», с интонацией следователя «здесь-вопросы-задаю-я»: «За-пор?!» И мы все головы в плечи виновато, трусливо: «Не-не…». А она: «Да-да! Запор!» А эти романтические подробности, изложенные ее металлическим голосом…
И кто тогда на спектакле поверил ее жеманному «Полноте, милостивый государь!»? Бедняга… Потому что она для нас для всех — уже не княгиня Бутурлина, а лицо запо… ой, лекарства специального. Кстати, помнишь, Аркаша, на собаке попробовали — никакого эффекта…
Что? Для людей? Для каких людей? Что у нас, Аркаша, для людей?!
Певица поет, прыгает, машет ручонками… Песни — как стук копыт старого коня: «Ты-гы-дык! Ты-гы-дык!» Ну, так певица эта — лицо жвачки от кариеса.
Ой, а видел, Аркаша, какое страшное лицо у этого нового шампуня от облысения? Никогда не куплю, никогда…
Собрались люди на кинофестиваль, раскатали дорожку красную и пошли по ней: важно шествует лицо сметаны (пополам с крахмалом), аккуратно на каблучках семенит личико шоколадки с пузырьками (вместо какао — соя: я вас предупредила), вышагивают роскошные керамические зубы пасты от пародонтоза, чешут стройные точеные ноги мази от варикоза, валит грешная морда средства от алкоголизма…
Ой, а эту девочку жалко — проблемы будут с замужеством. Она — лицо прокладок. С крыльями!
Я не кричу, Аркаша! Я не кричу! Это я так разговариваю теперь!
И самое страшное и неисправимое: по красной дорожке навстречу славе прется кролик. Я не кровожадна, Аркаша, нет, но чтоб он сдох, этот кролик! О-о-ой… Ладно, пусть живет, но пусть напрочь потеряет голос. Насовсем. Кролик, поющий «Заздравную чашу» из «Травиаты», — это, конечно, прикольно. Один раз. И не для всех. Потому что в ноты не попадает совсем! Нарочно, скотина! Этот кролик — лицо карамелек цветных. Ни за что! Никогда! Вижу карамельки эти — сразу тошнит, сразу. Потому что это животное фальшивит каждые полчаса! Верди уже не переворачивается на том свете, он как миксер крутится — 1200 оборотов в минуту.
Куда бы обратиться? Куда?.. Зачем мне твои капли? Не нужны мне твои успокоительные капли!
Аркаша! Ты просто вчера не видел, а я этот концерт по телевизору смотрела. Замечательный концерт. Но у него единственный недостаток, маленький такой недостаток: его вообще нельзя было выпускать в эфир. Нельзя было! От ребенка на протяжении всего концерта экран «Плейбоем» закрывала. Почему? Ну… Пусть лучше «Плейбой» смотрит. Там хоть не поют, в «Плейбое», и не танцуют…
Кто нервничает? Я нервничаю? Ну что ты… Я даже рада, я в порядке! Замечательный концерт, просто замечательный. Но я бы чуть-чуть изменила там кое-что. Чуть-чуть… Вот вместо вот этой вот голенькой… Как мальчик?! Вот это вот, которое рассказывало, что оно зажигало в Лас-Вехаси, оно — мальчик?! А я думала, что раз оно — лысое, в кружевах, в трусиках в облипочку, с зелеными ресницами и в башмаках американских коммандос для хождения по минному полю, — я думала, что это девочка… Стоп, а грудь? А… да-да… Стильно… Хорошо, а татуировка «Я душка»? Он действительно душка, Аркаша? Душка?!
Так, все, Аркаша! Выключай! Тихо чтоб… Выключай давай, говорю! В лес пойдем, в горы, птиц послушаем, водопад, ветер… Вдруг это все еще есть…
Я хотела бы, чтобы ко мне в гости пришел бургомистр. И побыл у меня в гостях часик-два.
А чем мы хуже голландцев?
Вон, моя подруга Катюша Потапова из маленького голландского городка на днях пишет:
«Вчера получила гражданство. Ко мне домой приходил бургомистр».
Ну, я прямо покой потеряла. Потеряла покой. Я-то ведь гражданство вон еще когда получила, в девяностых годах прошлого столетия.
И где?!
Правда, я сначала Кате не поверила. Спрашиваю: как это приходил? Вот так вот сам бургомистр? Поднялся к тебе в лифте?
А Катя:
— Почему в лифте? У нас лифта в доме нет. Он поднялся сначала по обычным ступенькам, а потом ко мне с пятого на получердачный этаж залез по деревянной лестнице. Мы к его приходу как раз ее починили, а то там парочки перекладин не хватало.
Я опять не поверила. Спрашиваю: «Вот так вот, бургомистр в костюме карабкался к тебе в квартиру?»
— Почему же в костюме? Ничего не в костюме. В мантии.
— В… в…
— Ну да, в парадной мантии и со знаком магистратуры на солидной позолоченной цепи.
— И что?! — продолжаю я фантазировать. — Его сопровождающий решительно позвонил в дверь, — предположила я, — и крикнул зычно: «Откройте смиренно, новый гражданин Голландии! К вам идет бургомистр!!!» Да?
— У нас еще нет звонка.
— А что? Неужели постучал, да? Его сопровождающий трижды постучал в дверь и громогласно провозгласил: «Бур-го-ми-и-и-ис-тыр!!!»
— Нет. Не стучал. Он, бургомистр, во-первых, сам пришел, без сопровождающих, а во-вторых, не постучал, а поскребся. Тихо-тихо. А я же ждала. И открыла. А иначе и не открыла бы.
— Ну да? И в чем ты была?
— В джинсах и кофточке, чистой, почти новой. Он сказал: «Здрасть». Потом пошаркал ногами о половик и спросил: «Мэфроу Катия?» А я такая: «Да-а…»
— А он?
— А он мне руку жмет, говорит: «Я — бургомистр. Оч приятно». И Яну, другу моему: «Оч приятно. Бургомистр. Оч приятно». И мы с Яном как заскакали на месте: «Оч приятно. Оч приятно». И стоим в прихожей, как последние дураки, к стенам приваливаемся, то к одной, то к другой, прихожая ведь узкая у нас. А потом я опомнилась: «Чаю?»
— А он?
— А он сказал: «Не откажусь».
— Ну?! И что пили?
— Как «что»? Чай.
— Чай?! Катерина!!! И все?
— С пирожными, конфетами, печеньем. И не так, как в голландских семьях принято, — по одному пироженку на брата. А много, на блюде.
(Да, я знаю. Катя из большой веселой семьи. И когда готовит что-то, то в промышленных количествах. Привыкла так. Отвыкнуть не может.)
— И в пирожные мы воткнули маленькие флажки: Украины — откуда я родом, Польши — откуда Ян и Голландии — откуда бургомистр. И для красоты, и чтобы бургомистр оценил нашу толерантность, повтыкали те, что были в ближайшем магазине, — американский, российский, английский и флажок Непала. А бургомистр напрягся как-то, оглядывая стол, что, говорит, все флаги будут в гости к вам? А я ему: ну что вы, что вы, это старинная украинская традиция — чтоб было много, подавать всего много.
Правда, стол у нас был бильярдный, сверху вышитой скатертью накрытый. И бургомистр спросил: а что, это бильярдный стол у вас? А мы ответили: да, бильярдный. Пока. А бургомистр: Ха-ха. Вот придумали здорово! И мы пили чай, держа чашки в руках. И хорошо поговорили. И наша кошка лезла к бургомистру на колени. А я ее стаскивала. А она, чтобы задержаться, цеплялась когтями и опять лезла на колени бургомистра и там топталась, стараясь устроиться поуютнее. А он смущался. Бургомистр наш… И сказал вдруг: та ладно, пусть сидит уже. И так уже налиняла мне своей белой шерстью на мантию. Чего уж. И кошка уютно затрещала и развалилась у него на коленях, у бургомистра, и подставила ему уши, чтоб гладить. И он гладил. Наш бургомистр. Нашу кошку. Посидели, он поспрашивал нас, мол, как поживаете, гражданка Голландии мэфроу Катия и друг ваш Ян из Польши? Как ваше то да се? Здоровье? Настроение? И потом по коленям себя — «хлоп» — и говорит: ой, ну, мне пора. И ушел, весь в шерсти нашей кошки. А в прихожей говорит: ах, да! Чего ж я приходил-то. И вытащил из портфельчика своего. Вот! И вручил мне диплом такой красивый, подтверждающий, что я теперь гражданка Голландии.