Будильник отпадает. Встать по будильнику – зачеркнуть такой значительный в его жизни день.
Папа, Марк Борисович, к изумлению Милика, легко согласился. Он всегда просыпался когда нужно. И когда жена была рядом, и потом, когда они с Миликом остались вдвоем. Ну да, он разбудит сына в полпятого утра. Конечно! На большое дело идет! Первый в нашем роду. Конечно, разбудит. Но с условием. Отца Милик берет с собой. Жизнь прожил – а на рыбалке ни разу не был.
Улеглись пораньше. Милик – в своей комнате. Папа у себя.
Милику не спалось. Было тревожно. А вдруг папа проспит?! Никогда не просыпал. А сейчас, как назло, проспит. Тогда все! Позор! Ты мужчина или?.. Получается – или. Засмеют! Придется уйти с работы. Уехать из города. Оставить все… Людочку… Преферанс… Милика бросило в жар. На всякий случай он завел злополучный будильник на 4.30 и на цыпочках, чтоб не разбудить папу, прошел в его комнату и поставил часы на тумбочку рядом с кроватью.
Марк Борисович спал плохо. А громкий цокот старых часов и вовсе разбудил его. Нет, подумал он, раз Милик в их команде главный, пусть эта адская машинка стучит ему. А он, Марк Борисович, и так проснется. Без будильника. Марк Борисович тихонько перенес часы в комнату сына и поставил их на ночной столик.
А Милик не спал. Он бдил! Ах хитрец папаша, шептал он, качая головой. Ах хитрец! Напросился, а будильник ему подсовывает. Ему, главному выезжающему на рыбалку! Возмущение не давало уснуть. Он терпеливо ждал. Через час Милик, злорадно хихикая, перенес часы к отцу.
Ха-ха! Как это в песне поется? «Если все не та-ак? Если все ина-а-че?» Да разве Марк Борисович будет спать, хорошо зная своего сына? Марк Борисович – человек организованный, цельный. И всегда все доводит до конца! И когда Милик еще корчился от смеха под одеялом, на порог его комнаты вполз лазутчик. По-пластунски. Тихо. В пижаме. Будильник он держал в высоко поднятой правой руке. Как связку противотанковых гранат. Лазутчик сопел и шептал проклятья. Поставив будильник на столик сына, Марк Борисович, ловко извиваясь, уполз.
Террорист! Опасный! Обезумевший! Фанатик! Милик комкал в руках одеяло и шипел от негодования. Хочешь рыбалку? Получишь! Ты получишь!
Милик сел. Милик встал. Милик постоял. И вышел на балкон. Воображение рисовало ему разные картины. Например. Приезжают его сотрудники, бывалые рыбаки, обветренные сильные мужчины. А тут его папа… С рюкзаком, в панамке. А они сурово: мол, вы кто? С кем? Мы вас не приглашали на наше большое опасное дело. А папаша хнычет: вот, мол, я с Миликом. А Милик тут и скажет: «А будильник, папа?! Ты помнишь будильник?!»
Конечно, он возьмет папу на рыбалку. Он скажет: да ладно, ребята, берем его. А потому что он, Милик, благородный человек, не то что…
Милик перекипел. Успокоился. И решил – пора!
Так бесплотны только тени предков на спиралях наших воспоминаний. Так бесшумны только индейцы на тропе охоты.
«Получи, Усама!!!» – Милик, не дыша, поставил часы на тумбочку и легко, по-оленьи ускакал к себе. Спать.Ровно через час загремел будильник. Прямо в ухо Милику. Но, утомленный ночной борьбой, он спал мертвым сном.
Что касается папы, то он храпел так, что заглушил бы и сорок будильников.
Обоим снилось одно и то же: как они подсекли и тащат из бурлящей воды огромную рыбу……Я про них знаю все. Абсолютно все.
Нет, Ева умом понимала, что, конечно, Пава не идеал. Но сердцу разве прикажешь? Не люби Паву! Не люби!!! Так она его очень любила. Очень. И он ее.
Да, Пава был не идеал. Мелкий, сутулый. И нос валялся у него на лице. И уши где-то развевались за спиной. И волосы росли кустами. Но зато чувствительный, тонкий такой, знаете, и легкий, как птица небольшая. Например, пингвин. Ой. Бросьте мне тут… Птица – не птица… Ну гусь! Гусь. Устраивает вас? Он был легкий, как гусь. Можно было, если что, и ущипнуть, и отшлепать его. И места он много не занимал. Свернется в кровати и потеряется. Ева ищет его по всей квартире. Ищет его: «Пава! Пава! Где ты, Пава мой?»
И, как ни странно, от него, такого беспородного, получалися красивые и мальчики, и девочки. Очень даже сортовые дети получалися.
Да, еще беда: он был страшный грязнуля. Наверное, самый грязный грязнуля на планете. Иногда Ева прихватывала его врасплох в ванной и умоляла пылко:
– Пава! Ну ты уже около воды. Ну помойся хотя бы до локтя.
На что Пава, добрый Пава (он так не хотел огорчать жену, он же так ее любил) спрашивал осторожно:
– Откудова, Евочка, до локтя? С пальцев рук – до локтя?
И Ева уже выходила из себя:
– Нет! – кричала она. – С пальцев ног и до локтя! Или хотя бы с головы и до локтя!
И проклинала Паву гневно. Так проклинала эта Ева:
– Чтоб ты не дождал умереть!!!
Вот так. Ужас какая эта Ева. Ох и рот! Ну и рот! Чтоб она маленькая с ума сошла. А то сейчас такая большая, такая красивая, что уже жалко. Но это ж она так любила. Уже как умела. А он, конечно же, страдал.
Но зато он был такой терпеливый, этот Пава. Он так нежно относился к Евиной прабабушке. Когда он перевозил Евину прабабушку, все Черновцы бежали за машиной. Думали, что переезжает свалка. Потому что Пава согласился взять все! Вы не знаете Евину прабабушку. Чтоб иметь с ней дело, надо сначала хорошо покушать. Она захотела взять все свои старые вещи. И даже дубовый стол с конторкой своего прадедушки. Поняли? Дубовый стол по имени Падла. Потому что он занимал полкомнаты, и все бились об углы. Только Пава не роптал, он воздевал очи к потолку и просил, чтобы тихо, а то прадедушка Евиной прабабушки может прогневаться и наслать, например, дождь. На Паву. А Пава воду не любил. Говорила вам про воду?
И еще коты. Это уже Еве надо было где-то добывать другую чашу терпения. Потому что ее – лопнула. Кот Рубль и кошка Два-Рубля. Пава, такой изобретательный, фантазии не хватило, назвал их по цене, которую ему какой-то алкаш заломил за этих тигров. Нет, надо было купить обоих! Так слушайте, Пава объяснил просто. Что он не хотел разлучать брата и сестру. Слышали? А то они бы стали разыскивать друг друга через Красный Крест. На предмет воссоединения семьи! Эти Рубли, эта наглая, шкодливая, вороватая банда порвала всю мебель, разодрала новый Евин кожаный пиджак, уничтожила обои. И Два-Рубля научилася открывать холодильник. А линяли! Как наш старый тополь в мае!
– Пава! – кричала с балкона несчастная Ева. – Вытряхнись, Пава! Ты же увесь у Рублях.
Ну тут уже соседи проявляли недовольство: кому понравится чужое благосостояние? Писали анонимки, и если честно – было про что. Про Еву.
И теперь Ева. Так, Ева. Она окончила цирковое училище. Отделение эксцентрики. И, конечно, сначала работала в литейном цеху нашего авиационного завода и делала плуги. И этими плугами Ева обеспечивала Кубу. Но вы же не забывайте про Евино образование. Вскоре она уже стала работать почти по специальности. Гнать самогон из томатной пасты. В лаборатории завода. А так, по мелочам, штамповала на том секретном, всем Черновцам известном ракетном станке ТСП-753 дробь 79 крышки для закруток. Продавала соседям.