— А сами не хотите взглянуть?
— Ну, может быть…
— Отправимся прямо сейчас?
— Не думаю, что это хорошая идея.
— Почему?
— Потому, что мы ничего не увидим в полной темноте.
Какая еще темнота?..
Я рассталась с Кико на солнечной стороне улицы, и нельзя сказать, чтобы солнце было закатным, или хотя бы предзакатным. Даже если мы потратим на дорогу к маяку минут сорок (если будем плестись как черепахи), — все равно до сумерек будет далековато…
Сумерки уже здесь.
Почему я пропустила момент, когда в кафе стали сгущаться тени? А они явно сгустились, бойлер за спиной ВПЗР едва просматривается. Обернувшись к окнам, я вижу темно-серую пелену, которая прямо на глазах, лихо перескакивая через оттенки и полутона, становится черной.
Но хотя бы снег не валит!..
— Что, если завтра? — сдаюсь я на милость мглы за стеклами. — Завтра, с утра?
— Возможно. Если я успею закончить главу.
— А если нет?
— Лучше расскажи мне про остров. Тот остров.
— Он совсем неподалеку, — неизвестно почему воодушевляюсь я. — Во всяком случае, когда смотришь на него в телескоп — просто рукой подать.
— Учитывая разрешающую способность телескопа, — ВПЗР иронически хмыкает, — я бы не стала обольщаться. Насчет расстояния.
— В любом случае, он намного ближе, чем побережье. Чем Санта-Пола. Намного, намного ближе. И я хочу отправиться туда.
Я хочу отправиться? Не просто хочу — я испытываю жгучее, ни с чем не сравнимое желание оказаться там как можно быстрее. Ступить на настил причала, подняться по ступенькам к роскошному дому и войти под его своды; я почему-то верю, что под сводами чудесного, начиненного самой многообещающей (как иначе!) электроникой дома меня ожидает спасение. Нас всех ожидает спасение.
Но кое-кто, видимо, совсем не жаждет спастись.
— Да хоть бы он был и в полумиле отсюда, этот остров, — замечает ВПЗР. — Как ты думаешь добираться до него?
— Лодка, — неуверенно начинаю я. — Я собираюсь использовать лодку. Не вплавь же…
— Лодка, ага. Одна из тех, с которыми у тебя возникли известные проблемы. Теперь проблемы устранены?
— Ммм… — Упоминание о так и не покорившихся, строптивых лодках спускает меня с небес на землю. — Я еще не пыталась… Но я подумала… Что можно обратиться за помощью к Кико. Вдруг он не откажет?
— А вдруг откажет? — ВПЗР откровенно и с видимым удовольствием издевается надо мной. — Кто знает, что в голове у записного идиота? Вдруг он вообще не соображает, с какой стороны подходить к лодкам? Вдруг у него какие-то другие планы относительно тебя?
— Какие?
— Откуда же я знаю?
— Вы имеете в виду что-то… — Я инстинктивно понижаю голос. — Что-то не очень хорошее?
— Другое — вовсе не означает хорошее или плохое. Другое — это другое.
Ну вот, теперь я узнаю прежнюю, «материковую» ВПЗР с ее кретиническими теориями о другом, в котором нет ни одного мало-мальски внятного полюса притяжения, где добро так же бессмысленно и необязательно, как и зло. И где они довольно искусно подменяют друг друга — не хуже, чем братья-близнецы на уроках физики и геометрии в средней школе. То есть — это добро терпеть не может физику, и за него отдувается зло, а с геометрией — все наоборот… А ведь я недавно думала о братьях-близнецах, но тогда это были не добро и зло, а ужи и гадюки, выползшие из глазниц буйного воображения мальчика-мечтателя и равно далекие и от физики, и от геометрии. И что-то еще… Я подумала о чем-то еще. «Глупо не бояться одного брата и бояться другого. Либо ты никого не боишься, либо — боишься всех, а середины не бывает».
Добрый Кико так же опасен, как и Кико, который хочет причинить зло.
Кико, который хочет причинить зло, так же невинен, как и добрый Кико.
Мне стоит опасаться Кико, кем бы он ни был? Или, наоборот, не стоит, кем бы он ни был?
А тот, другой Кико (брат-близнец в обычных, а не сиреневых ботинках) — кто он? Добряк и голубиная душа? Или исчадие ада себе на уме? А мой Кико — кто?..
— Я не думаю, что у Кико есть какие-то коварные планы относительно меня. Он просто хорошо ко мне относится.
— Кто спорит, Ти? Тем более что он прокатил тебя на велосипеде. Это показательно.
— Откуда вы знаете про велосипед? Вы же весь день не отрывались от ноутбука. Даже головы не поднимали…
— Я видела. И его, и колымагу. Он отирался здесь утром. Наверное, поджидал тебя. Ну и как она — прогулка с немым идиотом? Волнующа?
— Он не немой, — решаю я вступиться за Кико. — Мы даже смогли поговорить.
— Вот как? Он таки разговаривает?
— Он странный. И разговоры странные.
— Разговоры о чем?
— Мы говорили о футболе. О том, что здесь нет футбольной команды. — Я честно придерживаюсь хронологии первой беседы.
— Еще большей странностью было бы, если бы она здесь оказалась, ты не находишь?
— И еще… он попытался предупредить меня о какой-то опасности.
— Это связано с отсутствием футбольной команды?
— Конечно, нет. Он сказал, что я должна держаться подальше.
— Так прямо и сказал?
— Да.
— От чего?
— Он не пояснил.
— А потом?
— Потом… уже на обратном пути… он стал рассказывать о какой-то женщине. Которая сейчас здесь, на Талего.
— Сейчас на Талего только две женщины. Ты и я.
— Да, но… Он сказал, что это — самая красивая женщина… э-э… из тех, кого он знает.
ВПЗР, с ее гипертрофированным самолюбием, гордыней и до невозможности искаженным взглядом на себя саму, не отказалась бы от звания «самой красивой женщины» — это видно по глазам. Единственное, что мешает ей ухватиться бульдожьей хваткой за «самую красивую», — мое безыскусное «да, но…». Махом вычеркивающее ее из списка претендентов.
— Ну и как ты думаешь… Сколько красивых женщин видел в своей жизни этот дурачок? И что в его понятии красота?
«Киты с женскими головами — красивы», — неожиданно осеняет меня. Все вместе и каждый по отдельности. Но и они, так же как ВПЗР, оказываются за бортом. И совсем не потому, что не умеют улыбаться (вдруг — умеют?). А потому, что их невозможно представить в Мадриде, на солнечной стороне какой-нибудь из calle. [47] На той, что в тени, впрочем, тоже. Вот если бы Мадрид скрылся под водой или превратился в безразмерный прилавок, где можно вырезать огромным ножом все, что угодно!.. Но с Мадридом такой казус не случится никогда.