Тут я Савушку и заметил. Продрался он ко мне сквозь толпу и к секретной герме потащил. Только зря он по железу барабанил. Не открыли. Орал Савушка, помню, ругался. Знали, говорил, генералы про удар. Знали и помалкивали — что-бы самим успеть спрятаться. Потому и провизию в бункер так спешно завезли.
А потом как тряхануло. Народ на пол попадал, свет отключился. Пуще прежнего завопили, заохали. Страшно было — жуть. Минут пятнадцать трясло. Потом грохот стих. Свет снова зажегся. Откуда ни возьмись, вояки появились. Порядок наводить стали. Дверь выхода запечатали. Колесо поворотного механизма цепью заблокировали. С замками. Чтобы никто по дурости наружу не полез. А некоторые ведь захотели… У кого родные наверху остались, а кто из жалости открыть хотел. Тем, кто снаружи ломился…
Первые несколько дней стук в дверь не прекращался. Жутко это было. Знать, что кто-то умирает там, за стеной. Те, кто послабее нервами, в истерике бились. Требовали впустить выживших. Только военные быстро порядок навели. Вышел вперед мужичок один, мал да неказист, а только как начал говорить, сразу все недовольные стихли. Не упрашивал он, не уговаривал. Просто поставил перед фактом, мол, дверь открыть сродни самоубийству. Ресурсов бомбоубежища на всех не хватит. А кто против — в расход пойдет. Савушка к мужику этому подошел, пошептался, а тот строго так ему: «Не положено!» И ушел. А кореш мой сник. Видать, расстроился, что на объект не пустили. Куда уж ему. Не «шишка», поди.
В общем, худо-бедно, народ поуспокоился, обживаться начал. Кормили исправно, три раза в день, благо склад ломился от только что завезенной провизии. Разговоров много было, как, мол, так получилось, да кто первый войну начал? А что толку обсуждать? Правды все равно не узнаешь. Ни радио, ни телевидения. Сотовые еще в первый день ловить перестали.
Военные тоже помалкивали. Где-то неделю спустя заявилось несколько человек, но лишь для того, чтобы перетаскать запасы провизии вниз, в бункер. Объяснили, что берут распределение продуктов под свой контроль. Пару дней таскали. Народ не препятствовал. Все как-то сразу согласились, что у военных порядка больше будет. Вот только мысли всякие беспокойные в голову лезли: что дальше? Сколько сидеть? Что наверху творится? Поначалу, раз в день, офицер снизу появлялся и рассказывал — так, мол, и так, ситуация сложная, пожары, радиация. Говорил, крепиться надо и ждать. А чего ждать и сколько — о том никто ничего не ведал.
Чем дальше, тем сложнее было. Офицер все реже приходил. То ли новостей особых не было, то ли церемониться перестали. К тому же напасть завелась — грибок. Даже регулярные уборки не помогали. Система очистки воздуха не справлялась. Поначалу потолок в углах заплесневел. Потом уже и стены зеленеть стали. Живучая пакость оказалась.
Однажды утром снизу снова вояки пожаловали. В костюмах химзащиты, в противогазах. Народ оживился. Решили, если разведка началась, то и сидеть недолго осталось. Да и новостей жуть как хотелось. Только не все так радостно оказалось. Гермодверь вскрыли, а ворота на выходе — никак. То ли завал какой, то ли еще что. Как только не пытались, все без толку. Запаниковали все. Давай военных выспрашивать. И опять начальник тот с речью выступил. Что волноваться, мол, не надо. На обьекте резервный выход есть. Вернее, по карте есть. А по факту — штрек недостроенный. Но прокопаться на поверхность можно, чем они у себя там и займутся.
Сейчас вспоминаю, мужик тот бред нес откровенный. А тогда — ничего, народ поверил. Стрессовая ситуация как-никак. Психология человеческая. Стоит толпе узнать, что ситуацию кто-то держит под контролем, толпа успокаивается. И превращается в апатичное стадо.
Шли месяцы. Народ опускался, мрачнел. От безделья тихо с ума сходил. Вояки, вовремя смекнув, что народ отвлечь надо, притащили несколько коробок шахмат и шашек, карты, домино. Повеселее стало. Рубились отчаянно, причем все — и стар, и млад. Потом на интерес играть стали. Жрачка, одежда. В общем, у кого что припасено было — все в ход пошло. В конце концов до драк дело дошло. Военные снова вмешались. Карты да домино отобрали. Шахматы и шашки оставили из расчета, что двое — не толпа, не передерутся. И ставки запретили. Строго-настрого. Любителей шахмат немного было. Шашки тоже вскоре наскучили. Один дедок в «Чапаева» предложил играть. Пошло дело. Всяк интереснее шахмат, да еще и динамика какая-то. Так мужики навострились по шашкам щелкать, аж пальцы гудели. Чемпионат устроили.
В разгар этого чемпионата свет и отрубился. Мужики возмутились, давай в герму стучать, что на объект ведет. Дизель к тому моменту уж давно не работал — соляра вся вышла. Электричеством с объекта запитывались. Опять начальник тот «в народ» вышел. Снова с речью. Рассказал, что и у них с генераторной проблемы начались. И что ресурсы беречь надо.
Надо так надо. Керосинки в ход пошли. Благо дело, вентиляция пока работала — на это, видать, энергии дизеля с объекта хватало. Народ совсем сник. Слонялся впотьмах как неприкаянный. Срывы, конечно, были. Нескольких особо буйных на объект уволокли. В изолятор, видимо.
Ко всему прочему сырость в убежище распространилась. А от нее плесень пышным цветом зацвела. Все позеленело — столы, одежда. Кто послабее, хворать начал. Правда, таких забирать на объект стали. В лазарет.
Недовольства росли. Народ поговаривать начал, что, мол, на объекте совсем другая житуха — и светло, и сухо. Кто похитрее, болезнь симулировал или припадки какие — лишь бы вниз попасть. Только вояки это дело быстро расчухали. Особо сметливых лишили паек на сутки. Приступы хитрости сами собой прекратились.
Так год прошел. За ним второй потянулся. Я так думаю, если б не ресурсы объекта — давно бы мы там ноги протянули. А так ничего, держались. Человек ко всему привыкает. Как оказалось, даже к такому. На все бомбоубежище одна лампочка теперь горела — у секретной гермы. Потому как к темноте тоже привыкли. На ощупь передвигались. Планировку помещений как «Отче наш» заучили.
В темноте и с одеждой проще стало. Хоть в белье ходи. Все равно не видать ничего. Да и уж не до приличий было. Общаться меньше стали. Лишь изредка переругивался кто…»
Дочитать до конца Глеб не успел, поскольку Фарид отыскал план бункера. Сбежались все, принялись изучать ветхие расползающиеся листки. Склонившись над столом, Шаман ткнул в схему:
— Вот здесь резервный выход на поверхность. К докам, судя по всему. Пройдем, как думаешь, Таран?
— Этот уровень подтоплен. Лучше бы, конечно, прежней дорогой вернуться.
— Боюсь, мы тогда этот выход снаружи не отыщем. И так уже весь завод облазали. — Механик посмотрел на Кондора. — Что скажешь?
Тот лишь плечами пожал. Решайте, мол, сами.
Посовещавшись, двинули вниз по лестнице. У границы воды остановились. Перед ними неподвижно стояла темная жидкость, затянутая поверху болотной зеленью.
— Ну чего? Пошли. — Таран первым шагнул в черную воду, провалившись сразу по колено.
За ним побрел Шаман, поминутно сверяясь со схемой. Остальные двинулись следом. Брат Ишкарий все не решался ступить в этот «благоухающий» кисель, но все-таки переборол отвращение и поспешил за отрядом. Лучи фонарей беспокойно шарили по колыхавшемуся зеленому ковру. Проторив в слое тины неровную дорожку, сталкеры минули несколько однотипных отсеков. Вонь от мутной воды пробивалась сквозь фильтры, забивая носоглотку. В горле запершило.