Он влюблен?
Влюблен?
Мозг и сердце пo-прежнему молчат, и ни одной сходной черты не обнаруживается. Он знал это и раньше.
— Она всегда была такой? — неожиданно для самого себя спрашивает Габриель у Мики.
Нож в ее руках, на секунду замерев, принимается стучать по поверхности стола с удвоенной силой.
— Она всегда была такой? Она… всегда молчала?
— Нет. — Мика даже не смотрит на него. — Не всегда.
— Раньше все было по-другому?
— По-другому. Она была очень живой. Даже чрезмерно живой. А потом все изменилось. После… неважно, после чего.
— Какая-то трагическая история, да? — В душе Габриель проклинает свою бесцеремонность, но остановиться уже не может.
— Само собой разумеется.
Фраза выглядит несколько циничной, она не соответствует ни вопросу Габриеля, ни печальному голосу Мики. «Ni que decir tiene» — должно быть, курс углубленного испанского с преподавателем за 55 евро в час оказался усвоенным не до конца, часть пути ей пришлось пройти самостоятельно. «Ni que decir tiene» — должно быть, Мика нашла ее в разговорнике или в одном из фразеологических словарей и посчитала универсальной. Что, впрочем, так и есть: не слишком много на свете вещей, которые не подпадали бы под определение «само собой разумеется».
— Это случилось в России?
— В России, но могло случиться где угодно. И с кем угодно, не только с ней. Несчастная любовь. Вот как это называется, Габриель.
Мика говорит о несчастной любви, но выражение лица у нее такое, как будто она только что раздавила гадину. Мокрицу, червя.
— О, я знаю, что такое несчастная любовь, — кивает головой Габриель.
Наконец-то она бросила нож на стол. Металл проскрежетал по металлу, и звук получился крайне неприятным, его не смягчили даже салатные листы.
— Само собой разумеется, все знают, что такое несчастная любовь! На самом деле они только думают, что знают. Иногда несчастная любовь делает тебя страшным человеком, делает монстром. Заставляет совершать поступки, о которых ты и помыслить не мог. Некоторые переживают это, и себя в этом, и даже без видимых потерь. А другие так и не могут пережить.
— Она тоже… совершила что-то такое, что нельзя пережить?
— Нет. Она хорошая девочка.
Лучше отступиться от этой темы, тем более что у Габриеля никогда не было несчастной любви. Но и в словах Мики нет ничего нового. Нет ничего такого, о чем бы он не прочел в сотне книг. Но одно дело — равнодушные черные строчки, отпечатанные с таких же равнодушных диапозитивов, и совсем другое — скорбное и одновременно негодующее лицо молодой женщины.
— Ничего не может измениться? Она не может измениться? — сочувственно спрашивает Габриель.
— Лучше пусть все остается так, как есть.
Такого ответа он не ожидал. Снежная Мика виделась ему любящей и преданной сестрой. Еще в свой первый визит в «Фидель и Че» она произнесла программную речь о близких людях, как же это выглядело? Ага, «родные всегда принимают посильное участие в судьбе друг друга» и еще что-то типа «моя сестра, она мне очень помогает». И еще что-то типа «того, кто мог помочь по-настоящему, давно нет в живых». Интересно, каким образом ей помогает вечно молчащая и почти прикованная к своему плетеному креслу Васко? Редкие дежурства у кофеварки помощью не назовешь, и то правда — того, кто мог помочь по-настоящему, давно нет в живых. Таинственный «тот, кто» и есть безответная любовь? Нет-нет, добровольного и всесильного помощника Мика не стала бы давить как гадину. Мокрицу, червя.
— «Пусть все остается как есть», я не ослышался?
— Не было бы хуже.
По мнению Габриеля, пустые глаза, пялящиеся на стену с плющом, и есть «хуже», но он не станет озвучивать свое мнение Мике.
— Мне очень жаль. Мне хотелось бы помочь.
Напрасно он сказал это. Морковка съедена без остатка, и у него больше нет повода задерживаться на кухне. Сейчас Мика влепит ему «того, кто мог помочь по-настоящему, давно нет в живых», и это станет логическим завершением их недолгой беседы.
Но вместо этого Мика вполне благосклонно замечает:
— Вы добрый. Спасибо вам.
— Добрый? Не знаю…
— Здесь много добрых людей.
Вот проклятье, лучше бы она оставалась скорбной и негодующей, чем такой вот простодушной! Простодушие идет Мике, как святоше пистолет.
— Ваш друг, например. Он тоже — добрый и внимательный человек.
— Мой друг? — недоумевает Габриель.
— Ваш друг. Полицейский.
Вот оно что! Мика имеет в виду Рекуэрду, и когда только он успел распустить слух, что они друзья?
— Полицейский Рекуэрда?
— Рекуэрда, да. А еще он забавный. Называет меня Снежной Микой, очень мило, не правда ли?
Действительно, мило, особенно если учесть, что придумка про «Снежную Мику» принадлежит Габриелю, толстяк-солдафон никогда бы не сподобился на подобный изыск.
— Снежная Мика, — продолжает Мика. — Мне нравится, а вам?
— Звучит неплохо, — с большим скрипом выдавливает из себя Габриель.
— Иногда он сопровождает меня на рынок, и, кажется, мы успели подружиться. Он много рассказывал о себе и о несчастье, которое его постигло.
— Вы имеете в виду его сестру?
— Вы тоже знаете эту историю?.. Впрочем, чему тут удивляться, вы ведь друзья! Вы были знакомы с той девушкой?
Лучше не думать о ней, не предаваться несбыточным мечтам.
Кожаная жилетка и красная футболка с надписью «STIFF JAZZ», серебряные колечки, воткнутые в девичью плоть, бусы и браслеты, высокие ботинки военного образца, вправленные в джинсы. Тогда Габриелю пришло в голову, что они очень похожи на ботинки Фэл, в которых она была вдень похорон отца. Фотография, вынутая Рекуэрдой из бумажника, пережила изображенную на ней девушку на десять лет и переживет еще на двадцать, а то и тридцать, если не порвется по линии сгиба. Даже цвета на ней не потеряли яркости…
стоп-стоп…
Фотография.
Габриель хорошо помнит фотографию, она была сложена вдвое. И на ней была изображена девушка, очень привлекательная… но снятая по пояс. Скрестившая руки на груди в самой непринужденной позе, но при этом — снятая по пояс.
По пояс!
И при чем здесь, скажите на милость, ботинки военного образца, заправленные в джинсы и отсылающие его к Фэл? Он прекрасно помнит ботинки, они так и стоят у него перед глазами и принадлежат при этом вовсе не его английской тетушке.
Лучше не думать… не предаваться…
— Нет, я никогда не видел ту девушку. Его сестру. Мы познакомились с ним намного позже. Намного, намного позже.