Чудотворной статуи богоматери в их доме тоже нет.
Пока Габриель размышляет, кто же такая таинственная и всемогущая Санта-Муэрте, появляется бабушка и уводит женщин наверх.
К тетке-Соледад, больше не к кому. Значит, Соледад и есть Санта-Муэрте?
…Ответ на вопрос он получает спустя много лет, вместе с известием о гибели Соледад: вдали от дома, на другом континенте, в бедных кварталах Мехико. Поначалу это выглядит как страшная сказка, начинающаяся типичным для сказки зачином ONCE UPON A TIME; никаких мелких подробностей, которые придают истории достоверность и реалистичность, нет. Соледад могла умереть, как умерла. А могла умереть, подавившись косточкой от сливы. Она могла умереть от укуса москита или бешеной собаки, от теплового удара, удара током, от лихорадки неизвестной этимологии, в анамнезе: температура, гнойничковые высыпания, затрудненность дыхания. Она могла погибнуть в авиакатастрофе. И это все равно был бы финал — логический, алогичный, какой угодно. Какой случается со всеми once upon a time. Определенность внесла Мария-Христина, откуда-то узнавшая детали и пересказавшая их Габриелю. Если опустить циничные и омерзительно безбожные комментарии, дело выглядело так:
— тетку-Соледад растерзала толпа фанатиков, долгое время принимавшая ее за Санта-Муэрте, знаешь ли ты, кто такая Санта-Муэрте, недоумок?
Сведений о Санта-Муэрте не сыщешь даже в «Nouveau petit LAROUSSE illustré».
— Нет, но ты ведь просветишь меня?..
Санта-Муэрте — Божья Матерь смерти, покровительница преступников. Мошенников, воришек, фальшивомонетчиков, взломщиков сейфов и прочих негодяев, но самое главное — убийц. Проституток, стриптизерок, брошенных любовниц, замышляющих дурное, но — самое главное — убийц. Убийцы и деяния, ими совершенные (вне зависимости от первопричины — страсти, ненависти, мести или просто из-за денег и за деньги) — всегда находят отклик в душе Санта-Муэрте. Она им сострадает, она отпускает им старые грехи и дает благословение на новые — ей и держать ответ.
Чтобы задобрить Санта-Муэрте, многого не нужно. Всего лишь прикоснуться к полам ее одежды, скороговоркой обозначить совершенное преступление и поклясться впредь не грешить (если хочешь избавиться от греха). Сколько таких клятв дают люди? — бессчетно. Сколько таких клятв нарушается впоследствии? — еще больше. Главное — искренне и с надрывом каяться. Или — просить ее не оставить без патронажа сомнительные делишки.
Денег за посредничество перед Господом Санта-Муэрте не берет, так что можно ограничиться несколькими медяками, еще лучше идут конфеты в пестрых обертках, цветы (целые гирлянды цветов), сигареты, дешевые колечки и сережки, галетное печенье.
Все это обменивается на торопливую тайну исповеди и облегчение души, неужели Соледад брала на себя роль исповедницы, и что она делала потом? —
с конфетами
цветами
сигаретами и ювелирным ломом
галетным печеньем.
В бытность просто теткой-Соледад она усердно постилась, не ела конфет и печенья, не носила украшений, не слишком жаловала цветы, а от сигарет вообще шарахалась, считая их еще одной разновидностью гнусности.
Слухи, летящие, как птицы. Ползущие, как змеи. Падающие с неба, как дождь. Пылающие, как открытый огонь.
Кто первый пустил слух, что Соледад — земное воплощение Санта-Муэрте?
У Габриеля нет никакого мнения на этот счет, а Мария-Христина грешит на бабушку. Старая карга не удержала воду в заднице, намекнула кому-то о своей умиротворенной старости, наступившей после убийства мужа, — и не в последнюю очередь благодаря истовым молитвам и земным поклонам дочери Соледад. Этот кто-то рассказал еще кому-то, и пошло-поехало. Могущество Соледад в конечном итоге было сильно преувеличено, но разве не о могуществе, не о власти над людьми мечтала ничем не примечательная старая дева? Вот оно и наступило, вот она и принялась отпускать старые грехи и потворствовать новым — строго по рецепту, как провизор в аптеке. Провизор Санта-Муэрте, окруженная птицами и змеями, в грозовых облаках, в обжигающих языках пламени.
Ее всевластию поверит не всякий; отягощенный образованием человек — уж точно нет. Отягощенный образованием человек найдет тысячу способов договориться с нечистой совестью, иногда — самых экзотических.
Но простаки — ведутся.
Обивают порог Санта-Муэрте, кутаясь в платки и пестрые кофты с металлическими крючками.
То, что Птицелов, взглянув на грозовые облака и языки пламени, не переступил порога, характеризует его… как?.. как человека, не нуждающегося в отпущении грехов или чувствующего, что ничего плохого он не совершил. Или для него убийство не грех, а всего лишь воплощение любви? Когда Габриель углубляется в дебри, где скрывается Птицелов, он сразу же ощущает тупую головную боль: как будто его череп находится под давлением в тысячу атмосфер.
О Соледад он вспоминает без боли в висках и затылке, зато с сожалением в сердце: это больше не тетка-Соледад, не старая дева, повсюду видевшая гнусности, но
бедняжка — 33 несчастья.
Людей, что были с ней рядом в последние минуты, много больше, чем тридцать три, чем триста тридцать, и даже чем три тысячи.
Их было пять тысяч или шесть, утверждает Мария-Христина, в противном случае от Соледад остался хотя бы клочок. А так — все было растащено, расхватано, они все подчистили за собой.
Какие муки, должно быть, испытывала бедняжка!
Думать еще и в этом направлении — все равно что губить сердце понапрасну, а в нем никогда не было места и для живой Соледад, что уж говорить о мертвой? Но можно посмотреть на ситуацию и под другим углом: Соледад Санта-Муэрте— бедняжка — 33 несчастья предполагала такое развитие событий. Каждый, кто впускает сонмище крошечных человеческих демонов в свою стеклянную душу, должен быть готов к тому, что стекло рано или поздно треснет и разлетится на миллион осколков. Она наверняка была готова. И тот момент, когда толпа разрывала ее на куски, был наивысшим проявлением ее власти.
Власти над убийцами и их демонами.
Власти над воришками и их демонами.
Власти над мошенниками, сутенерами, проститутками, наркоторговцами, взломщиками сейфов — и их демонами.
Странно, что птицы, змеи, грозовые облака и языки пламени выбрали именно Соледад — ханжу, которая видела гнусность в любых, самых невинных, поступках и проявлениях.
Значит, преступление — не гнусность?
Все остальное — гнусность, а преступление нет.
Книжку об этом не напишешь, говорит Мария-Христина, а если напишешь — никто не станет ее читать. И почему это Соледад отправилась в Мехико, в его бедные, задыхающиеся от пороков кварталы, где культ Санта-Муэрте особенно силен и где индульгенцию от всего можно получить за крошку галетного печенья?