Что хорошего в скромнице-жимолости, годной лишь на изгородь, скрывающую от посторонних глаз глубоко научные грешки Фэл и прочих обитателей английского радиоастрономического захолустья? Ничего. Но, видно, у азиатов, которые даже передвижение обыкновенной тли по обыкновенному стеблю рассматривают как приквел к «Звездным войнам», свои представления о тайнах бытия.
— Жимолость, — голос Кима становится мечтательным. — Козья жимолость. А может, жимолость-каприфоль. Это было чудесно.
Странно, что кореец до сих пор не перешел на стихи.
Габриель больше не видит пройдохи-китайца, вместо него снова появляется угрюмый тип.
— Идемте, — говорит он.
…Тип приводит Габриеля и увязавшегося за ним Кима не к Мике, — совсем в другое место. Является ли оно частью ресторана — неизвестно. Скорее всего, да, — и это лучшая часть «Троицкого моста». Ого! мысленно присвистывает Габриель, когда перед ним распахивается одна из трех дверей в конце неосвещенного коридора.
Внутренний дворик, patio.
Совсем небольшой, он кажется еще меньше из-за напиханных в него четырех столиков и отдельно стоящего плетеного кресла-качалки с наброшенным на спинку пледом. Столики покрыты красно-белыми клетчатыми скатертями, как в какой-нибудь пиццерии, на каждом стоит низкая ваза с цветами; от дверей не разглядеть, искусственные они или настоящие. Ясно лишь одно —
это не жимолость.
За одним из столиков уже сидит вездесущий китаец с вездесущей видеокамерой; вот и сейчас он беспокойно шарит ею по стенам, окружающим patio: две из них затянуты плющом, у одной приютилась узкая клумба, еще одна служит основанием для легкого полотняного тента.
Проследив за камерой, Габриель натыкается на толстяка в мятом летнем пиджаке. До того как в patio появились новые посетители, толстяк читал газету и прихлебывал кофе из чашки. Теперь же он отложил газетные простыни в сторону, отодвинул чашку и смотрит на пришедших враждебно.
Вернее, недобрый взгляд предназначен именно Габриелю — азиаты, как всегда, сбрасываются со счетов.
* * *
…Цветы — настоящие.
Никто не пояснил Габриелю, как они называются. Штудирование справочников по цветоводству из отцовской библиотеки тоже не принесло результатов, но Габриель склоняется к тому, что это — одна из разновидностей орхидеи.
Цветы не источают запаха, не вянут и всегда выглядят свежесрезанными; они и есть срезанные, корневой системы при них Габриель не обнаружил. Можно было бы предположить, что орхидейное содержимое ваз меняют каждое утро, — это не так. Цветы всегда одни и те же. У Габриеля даже появился любимец — цветок с ярко выраженным леопардовым окрасом, точки на лепестках похожи на россыпь веснушек на девичьем лице.
Цветочные веснушки кажутся Габриелю смутно знакомыми, а ведь у него никогда не было веснушчатых подруг.
Как-то само собой получилось, что едва ли не каждое утро он проводит с чашкой кофе в patio «Троицкого моста». Oн — друг заведения.
— Приходите на утренний кофе, — сказал Габриелю угрюмый тип. — Хозяйка всегда рада вас видеть.
Как выяснилось впоследствии, угрюмого типа зовут Александр или, на испанский манер, Алехандро, ему не меньше сорока, он — уборщик и сторож. Но если вечерний наплыв посетителей особенно силен (а такое бывает почти каждый день), без всяких проблем облачается в блузу официанта.
Кроме Алехандро, в штате ресторана числятся еще шестеро человек — все русские. Четыре официанта (работающих по двое через день), охранник (бывший офицер, бывший кикбоксер, бывший алкоголик) —
и Васька.
Васька — младшая сестра Снежной Мики, чем она занимается в ресторане — неизвестно. Несколько раз Габриель видел ее у кофеварки и даже умудрился выпить чашку кофе, приготовленного ею. Сказать о кофе, что он — редкостная гадость, значит, не сказать ничего.
Кофе был горек, невкусен и отдавал болотной жижей. Габриель бухнул в чашку четыре куска сахара, но картина не изменилась.
Русские имена слишком сложны для Габриеля, оттого он и переименовал Ваську в «Васкуа», а затем — и в «Васко», с последующим отсылом к знаменитому путешественнику и открывателю земель из соседней Португалии.
Васко совсем непохожа на сестру: она — смуглая, стриженая и темноволосая. Ее можно было бы принять за испанку, если бы не всегда мрачное выражение лица. Полное отсутствие мимики, полное отсутствие жестикуляции. Полное отсутствие голоса. Так и есть: Габриель не слышал ни одной фразы в ее исполнении, ни на одном из языков. В лучшем случае Васко кивает при встрече (другим — сам Габриель не удостаивался этой чести ни разу), в худшем — смотрит в пространство невидящим взглядом.
Бедняжка, должно быть, страдает психическим расстройством, к примеру — аутизмом, всякий раздумает Габриель при виде странной русской.
Если с душевным здоровьем/нездоровьем Васко все более-менее понятно, то с внешностью дела обстоят сложнее. Габриель никак не может решить, симпатична ли сестра Снежной Мики или нет. Черты ее лица, взятые по отдельности, кажутся верхом совершенства, но соединить их вместе до сих пор не получалось. Они — ускользают, не хотят быть схваченными за руку, не хотят быть идентифицированными.
Это не лицо, скорее, слепок лица. Посмертная маска, снятая неизвестно с кого, возможно — с еще одной посмертной маски: докопаться до первоисточника невозможно, как невозможно понять, что послужило причиной его смерти и какой именно была смерть — насильственной или нет. Габриелю то и дело подворачивается случай понаблюдать за Васко: она постоянно сидит в кресле-качалке в patio. И все время пялится на противоположную стену, ни книги, ни журнала, ни плеера при ней не бывает.
Конечно, Габриель предпочел бы, чтобы в кресле оказалась Снежная Мика, но Мика вечно занята. Она почти не покидает кухни, что имеет вполне логическое объяснение: у Мики нет помощников, она все делает сама. Как ей удается распределять силы и всюду поспевать — загадка.
В отсутствие старшей сестры Габриелю ничего не остается, как сосредоточиться на младшей. Поначалу он развлекает себя тем, что ищет сходство во внешнем облике сестер (никакого сходства нет). Затем — принимается мысленно раздевать Васко — с тем же успехом можно снимать детали туалета с манекена. Тело Васко — фиктивно, так кажется Габриелю, это всего лишь видимость плоти. Сплошная пластмасса, сплошной целлулоид или крашеный гипс. В теле Васко нет ни одной достоверной подробности, в нем отсутствуют необходимые для самых разнообразных нужд отверстия; на нем нет волос, родинок, кошачьих царапин, застарелых тонких шрамов, следов от ожогов, по неразумению полученных в детстве; ногти у Васко не растут, а сердце не бьется.
— Резиновая кукла — и та выглядит лучше. И шансов понравиться у нее больше, — шепнул как-то Габриелю Рекуэрда.
Рекуэрда — тот самый толстяк в мятом летнем пиджаке, еще один друг заведения. Не только утренний (подобно Габриелю), но и вечерний. Рекуэрда иногда, не чаще раза в неделю, ужинает в большом зале «Троицкого моста», на большее не хватает времени — у Рекуэрды ответственная работа.