В последнее время это стоило больших усилий. В воинские соединения проникала большевистская зараза — ее разносили женщины-агитаторши, под видом жриц любви ночами проникавшие в казармы. Неграмотные мужики в серых шинелях и обмотках не могли противиться страстной наглядной агитации — искусные в своем ремесле большевички умело разлагали умы и тела вчерашних крестьян. Отдаваясь своему отвратительному делу без остатка, политические проститутки неразрывно сливались с возбужденными массами — захватив какую-нибудь мерзавку за ногу, офицеры выволакивали на плац целые груды слипшихся человеческих тел.
На плацах заседали полевые суды, выносившие суровые приговоры. Генриетта Антоновна по должности надзирала за их исполнением. Всегда безжалостная к себе и другим, она неожиданно смягчила наказание нескольким впервые проштрафившимся солдатам и даже заменила в одном случае гауптвахту на лазарет.
Естественный и гуманный поступок тут же обернулся баронессе вызовом в военное министерство.
Военный министр Сухомлинов сидел в огромном, с видом на Неву, кабинете и, сдвинув на самый край стола служебные бумаги, ел непрожаренный кровавый бифштекс, запивая скверно пахнущее сырое мясо попеременно пивом и виноградным вином. Компанию его превосходительству составляли генерал-инспектор артиллерии великий князь Сергей Михайлович и начальник главного артиллейского управления Кузьмин-Караваев. Артиллеристы насыщались сваренным по-узбекски (с морковью и кишмишем) пловом и потягивали кумыс из широких фаянсовых плошек. Генриетте Антоновне был предложен стакан пустого бесцветного чаю.
Отношения генерал-квартирмейстера с военным министром не складывались, да иначе и быть не могло. Сухомлинов был немецким шпионом. В армии это знал каждый, но слабохарактерный император никак не мог решиться сместить кайзеровского прихвостня и заменить его достойным.
Не слишком обращая внимание на баронессу, министр-изменник вкрадчиво пытался выведать у артиллеристов их профессиональные секреты.
— Восьмиорудийная батарея впору ли батарейному командиру? — как бы между прочим, интересовался он. (Сам военный министр был генералом от кавалерии — все лошадиные секреты были проданы Вильгельму в первую очередь).
— Транжирство одно, — с готовностью отвечали простодушные боги войны. — Когда снаряды есть, достаточно и шести орудий. Сила огня та же самая будет.
— Верно ли, что наши легкие орудия сильны огнем шрапнельным, но немощны стрельбою гранатами?
— Точно так.
— А сколько у нас на армейский корпус мортирных дивизионов?
— Ежели не считать трехдюймовой артиллерии, то один всего, — поматывая отяжелевшими головами, кручинились высшие офицеры. (Кумыс министр-кавалерист готовил сам, подмешивая к кобыльему молоку отвар дурман-травы).
— Получается, что пушки наши токмо для обороны и пригодны? А к наступлению — никак?! — радовался кайзеровский выдвиженец. — Кстати, сколько пушек приходится в российской армии на тридцатидвухбатальонный корпус?
— Так что, девяносто шесть легких орудий да двенадцать гаубиц и станется, — уже вконец осоловевшие, выбалтывали великий князь и начальник главного управления.
Бдительная Генриетта Антоновна уже давно безуспешно стучала серебряной ложечкой по краю стакана, пытаясь подать знак одурманенным и распустившим языки мужчинам.
— А инспекторы артиллерии… — не унимался шпионище.
Баронесса стукнула так, что хрупкое стекло не выдержало, и кипяток, мгновенно пробежав по столу, хлынул великому князю на брюки.
Преувеличенно охнув, генерал-квартирмейстер бросилась к Сергею Михайловичу и с нажимом провела салфеткою по замоченному месту.
Старому болтуну было подано предостережение, в глазах генерал-инспектора появилась искорка понимания, великий князь торопливо поднялся, смахнул с вислых усов пропитанные бараньим жиром рисинки.
— Извините, Владимир Александрович, — сухо кивнул родственник самодержца военному министру, — мне необходимо срочно к государю… благодарствую за угощение…
— А может, повремените?! — с ненавистью кинув взгляд на спутавшую ему карты Генриетту Антоновну, чуть ли не закричал двурушник. — Мы сейчас ликеров… булочек с маком! (Булочки он испекал самолично, посыпая тесто мелко искрошенной опийной соломкой.)
Тщетно — смущенный допущенной промашкой, великий князь уже выходил из кабинета, увлекая за собою так ничего и не понявшего Кузьмина-Караваева.
Появившиеся адъютанты мгновенно убрали грязную посуду, вытерли лужу на столе. Генриетте Антоновне был подан новый стакан чаю, тоже пустого и бесцветного. Перед военным министром поставили початую бутылку коньяку, чашку какао с молоком, большой кусок орехового торта, несколько порций взбитых сливок со свежей малиной и хрустальную вазу с кислыми алжирскими сливами.
Не отрываясь, враги испепеляюще смотрели в глаза друг другу.
Баронесса Гагемейстер, вызывающе положа одну восхитительную ногу на другую, с увеличивающейся амплитудой покачивала носком сшитых на заказ козловых сапожек — она знала, что Сухомлинов, отчаянный ловелас и развратник, испытывает в этот момент весьма сильное натяжение плоти — Генриетте Антоновне хотелось сделать муки непереносимыми для негодяя.
Немного переусердствовав, она провела рукою по бедру и, делая вид, что страдает от жары (камин действительно был разожжен и исправно грел), расстегнула изрядное количество крючков на облегавшем ее мундире. Военный министр охнул, застонал и сложился в поясе. Сильнейшие конвульсии сотрясли его оплывшее, дряблое тело. По-видимому, испытав облегчение, он поднял покрывшуюся бисеринками пота голову и достаточно уважительно обвел взглядом сидевшую перед ним женщину.
Досадуя на перебор, Генриетта Антоновна привела себя в порядок и даже отхлебнула противного чаю. Сухомлинов, тяжело дыша, налил себе полную рюмку арманьяка, потом еще несколько, выпил какао с молоком, откусил от орехового торта, вымазал усы и бороду взбитыми сливками.
— Хотите сливу? — неожиданно спросил он.
— Зачем вызывали? — напустив на хорошенькое личико выражение неприветливое и мрачное, в свою очередь поинтересовалась генерал-квартирмейстер.
— Поверьте, Генриетта Антоновна, ваш приход доставил мне сильное удовлетворение, — вполне искренно начала Сухомлинов, одну за другой бросая в рот маленькие кислые сливы. — Мне жаль, что нас разделяет некая стена, мешающая сойтись поближе…
Баронессу передернуло от отвращения и слегка затошнило. (Она не предполагала, что военный министр подмешивает в чай отвар мухомора — по счастью она ограничилась одним глотком опасного и гадкого на вкус пойла).
Естественная реакция здорового женского организма на гнусный намек-предложение больно резанула Сухомлинова по мужскому самолюбию.
Звякнувши в приделанный к столу электрический звоночек, он потребовал у адъютантов ванильного мороженого, очищенных грецких орехов, крыжовенного варенья и в довершение всего — цельный стебель ревеня, залитого медом и расплавленной карамелью.