Астманов избавился от нежелательных гостей просто. Он вышел к «обдолбленным» с короткой речью на таджикском языке:
– Братья, во имя Аллаха Всемилостивого и Милосердного! Если вы будете прыгать через этот забор, я, не глядя, брошу за него гранату. Давайте договоримся. Я вас не трогаю, вы – меня.
«Планакерши» хмуро молчали, двое запустили пальцы под широкие рубашки. Астманов разогнул усики чеки:
– Повторяю. Я, подполковник Астманов, хозяин этого места. Дернетесь, уложу всех.
Тут что-то щелкнуло в расслабленных мозгах, посыпались хорошие слова: «ака», «усто», «брат». Оказывается, все служили в армии, кто-то в Афгане. И все. Никогда более они не докучали, ведя свои шумные сессии за забором. Тут тоже была выгода: местная милиция к российским военным заборам в те годы не приближалась. Дело в том, что из-за них на улицу часто летело такое, из чего взрывпакет или «химдым» были самыми безобидными вещами. Эпизод, касающийся редакции, стоит выделить особо.
Старший лейтенант Гуреев благодаря своей общительности познакомился с совершенно необходимыми людьми – старшинами, завскладами, привел рыжего командира роты из ремонтного батальона. Капитан был «афганец». Обещал помочь.
Как-то, после недели жизни на заднем дворе, Гуреев отпросился позвонить домой из Дома офицеров, где ночью у дежурной работал городской телефон, иногда соединявший межгород по восьмерке. Астманов неохотно отпустил его. Был установлен порядок: стемнело – за забор ни шагу.
– Но тут же рядом, – упросил Гуреев, – да там земляк из рембата ждет.
Минут через двадцать за забором рвануло. У Астманова кишки крутануло: ну, точно, влип в историю пацан. А еще через минуту появились Гуреев и рыжий капитан.
У корреспондента текли по лицу струйки крови, но это – ничего. Вот брючины темнели на глазах – это хуже.
– Быстро снимай брюки, – скомандовал Астманов, моля Бога, чтобы не как в Афгане, когда на руках у него умер солдат, которому осколок рванул бедренную артерию.
Нет алой крови, нет фонтанчиков. А вот мелких осколков штук восемь, они и кровят…
– Капитан, что случилось?
– Курили у крыльца, а на дорогу кто-то гранату бросил.
– Откуда? Там кругом наши.
– Наши, наши! От комендантской роты и бросили через забор.
Ком марли и ваты в «хэбэшные» шаровары, салфетку – к порезу на щеке.
– Идти можешь?
Ошалелый Гуреев кивнул.
Выскочили на перекресток перед дивизией. Там, нацелив пулемет вдоль Коммунистической улицы, стоял дежурный бронетранспортер. Гуреева увезли в госпиталь.
То, что капитана не зацепило, объяснилось просто:
– Услышал хлопок запала, да еще и удар об асфальт и упал на четыре кости. А Вовка не сообразил!
Великое дело афганский опыт. Правда, поделиться им в нужное время и в нужном месте трудновато.
Гуреева доставили в редакцию часа через два забинтованного и в пластырях. Чтобы «снять тему», купили вина в ночном шалмане, прилепившемся к штабу дивизии. Вино якобы «Тайфи» – дрянь, сок спиртованный. Но хорошо било в пустые головы.
Прозвучал командирский тост:
– Товарищ старший лейтенант, товарищи офицеры! Хорошо, что конец не оторвало вместе с мудями. Выпьем за хороший конец и военное счастье!
А что? Астманов не шутил. Знавал он молодого майора после Афгана. Ему между ног все начисто вымело небольшой, но очень злой миной. А потом и должность хорошая у парня была (правда, в ТуркВО), и орден, и звание досрочно. А в глазах – тоска смертная. И отечная, блестящая кожа.
Гуреев через месяц получил денежную компенсацию за легкое ранение и пропил ее в тот же день.
Типография потихоньку обрастала имуществом. Пусть комплект не отличался от тех, что были в конце Великой Отечественной войны. Но кто-то должен набирать газетные полосы, верстать, печатать. Где взять специалистов? Астманов стал совершать вояжи на южную окраину Душанбе, в мотострелковый полк, куда свозили пополнение. Оно делилось на две примерно равные части: испитые, пахнущие псиной, облаченные в живописные лохмотья будущие «профи» – контрактники – и солдаты срочной службы. С первыми было все понятно. У вторых – глаза бегали по сторонам. Им обещали сократить срок службы вдвое. В большинстве – самовольщики, молодые воры, наркоманы, которым светил штрафной батальон или тюрьма. А Таджикистан – новая жизнь! Вот из этих юнцов Астманов и набрал первый состав типографии. Почему? Просто устал бродить с табличкой: «Ищу линотиписта, печатника, метранпажа, электрографиста, начальника типографии». «Профи» подходили к нему, нахально заявляя: «Я линотипист (печатник и т. д.), но не пойду. Я воевать приехал…» Вояки, мать их! Треть возвращалась в Россию через неделю. Еще треть – через месяц. Сплошной «военный туризм». Тех, кто дотягивал до отпуска, заставляли писать рапорт о добровольном разрыве контракта и не проставляли в нем чисел. Чтобы солдат не омрачал жизнь командиров поисками на необъятных просторах России. В середине 93-го года, время перехода на службу по контракту, в полках числилось «в сочах» порой до двадцати процентов личного состава (сержанты и рядовые). СОЧ сокращенно – самовольное оставление части.
Название газеты «Солдат России» было спущено из ГУВР (это не бурчание в кишках, а Главное управление воспитательной работы). Астманов усилил маразм, используя в заголовках готические и славянские шрифты. Издали газету можно было принять за полевое немецкое издание времен Великой Отечественной или листок РНЕ – Русского Национального Единства.
Примечание на полях: «Все, что происходило на трассе Душанбе – Хорог с 27 июня по 8 июля 1994 года, полностью легло на плечи солдат и офицеров 201-й мотострелковой дивизии. Я не называю имен и фамилий. Небезопасно.
24.06. – 26.06.
К Астманову я прибыл вовремя. Дивизия должна обеспечить сопровождение колонны с гуманитаркой для Горного Бадахшана. Но только до перевала Хабуработ. В Хорог гражданские пойдут одни. Стажеры мои распределены в полки, часть остается в редакции. Шеф не против моей поездки. Астманов проявляет к поездке особый интерес. Он не изменился. Тот же, что в Кабуле, Баку. Сменил полковничью должность на майорскую – в своем амплуа. В редакции – «афганский клуб». Полгода назад здесь был С. Н. Астманов утверждает, что С.Н. стал исмаилитом и нашел себе «пира», духовного наставника. Новая информация: колонну поведут в Хорог наши. Формируется бронегруппа: БМП, бронетранспортеры, «САУ», связь, пункт хозяйственного довольствия (ПХД) и прочее. Как это все будет ворочаться на памирской дороге?
Всенародно (готовы листовки, звуковые программы) мы будем заявлять, что идем с миссией мира. К чему же тогда столько оружия? Или к мирной акции пытаются пристегнуть «игру мышц»? Но моджахеды на Памире – люди тертые. Согласятся пропустить бронекулак в свой тыл? Говорят, есть договоренность о свободном пропуске всей колонны до Хорога.