— Господи, сколько же убитых! — пробормотал Малыш, впервые в жизни испытывая почти благоговейный ужас.
Порта сострадательно прервал на секунду рассказ о шлюхах.
— Крупнокалиберные снаряды, — сказал он.
— Это новый тип минометных мин, — возразил Хайде, всегда бывший в курсе последних новостей. — Они испаряют мундир и сжигают человека.
— О, превосходно! — сказал, захлопав в ладоши, Порта. — Жду не дождусь, чтобы испытать это на себе.
Действительно, обожженных тел на земле было много. Были и другие бросавшие в дрожь зрелища. У древесного ствола стоял голый парень без ног. Оторванные руки и ноги валялись повсюду. Малыш наткнулся на оторванную голову, все еще в каске, и с силой пнул ее, словно футбольный мяч. Легионер, обычно самый невпечатлительный из нас, прижал руку ко рту и отвернулся.
— От некоторых вещей, — сказал он, — меня выворачивает наизнанку. Зрелище катящейся по земле человеческой головы — одна из них.
— Здесь как в мясной лавке, — заметил Грегор, чье воображение отправилось в полет. — Разделанное мясо висит повсюду.
— По-моему, больше похоже на адскую кухню, — сказал Порта. — Держу пари, лежащего здесь жареного мяса хватит, чтобы целую неделю кормить половину немецкой армии.
— Заткни свою грязную пасть! — неожиданно рявкнул Старик.
Мы смущенно умолкли. Внезапно, едва Порта стал спрашивать, «рассказывал ли я вам о…», земля под нами загудела и затряслась, раздался оглушительный взрыв. Мы все инстинктивно упали на колени.
— Рота, рассыпаться!
Мы поспешно рассыпались. В небо взметнулся яркий столб огня. Должно быть, стреляла «Дора», реактивная установка с двенадцатью направляющими [26] .
Гуськом, низко пригибаясь, мы двинулись в укрытие за одной из сложенных без раствора стен, которых много в этой части Франции. Противник осложнял нам жизнь тем, что менял позиции после каждого залпа, старательно перетаскивая орудия на новое место и паля в нас с неожиданных точек.
— Пошевеливайтесь! — прошипел Старик. — Снаряды падают все ближе. Вот-вот нас накроют.
В подтверждение его слов прямо позади нас взметнулась туча густого дыма, пронизанного темно-красным пламенем. Судя по страшным вою и крикам по другую сторону тучи, пострадали многие бедняги.
Мы поспешно укрылись за стеной. Защиту она оказывала более психологическую, чем практическую, но, к счастью, тогда никто об этом не думал. Из снарядной воронки внезапно появился наблюдатель, лейтенант-артиллерист, и злобно напустился на нас. Он был весь в крови и грязи, с кровоточащей раной на лбу.
— Что здесь, черт возьми, происходит? — спросил лейтенант. — Кто командует этой сворой кретинов?
Обер-лейтенант Лёве, сменивший покойного Брандта, затрясся от гнева.
— Кого ты называешь кретинами?
Лейтенант в отчаянии вскинул руки.
— Вас, конечно! Убирайтесь к черту отсюда, вы навлекаете на нас огонь противника!
Сидя за стеной сухой кладки, мы следили за этой дискуссией с обычным своим интересом.
— Этот тип хочет получить пинка в задницу, — громко заявил Порта. — Что он здесь делает? В «блошки» играет?
Реактивная батарея находилась на позиции в нескольких сотнях метрах за дорогой. Мины летели густо и часто, языки пламени освещали туманный воздух на много километров вокруг.
Мы оставались в иллюзорном укрытии за стеной, сгрудясь в кучу, каждый плотно прижимался к товарищам. Пламя было уже недалеко от нас. Противник по ту сторону дороги наращивал силы и наверняка собирался наброситься на нас и смять. Лейтенант Лёве приказал продолжать движение колонной по одному, подчеркнув, что имеется в виду идти один за другим, а не лезть всем вперед.
Мы послушно тронулись в путь. Пройдя немного, я оглянулся и увидел волны пламени, катящиеся через дорогу к стене, которая служила нам укрытием. На фоне света возник силуэт человека, он медленно вскинул руки и упал навзничь в огонь. Это был надменный лейтенант-артиллерист. Не потрать он столько времени, пытаясь поставить Лёве на место, то мог бы уцелеть. Но, как весело напомнил мне Порта, такова жизнь.
Мне вспомнился другой эпизод, когда дело обернулось хорошо для нас и плохо для других — правда, то была чистая случайность, — и Порта отпустил то же замечание. Наша группа укрывалась в лесу вместе с несколькими саперами. Шел проливной дождь, и вскоре мы вымокли, как на открытом месте. Малыш, как всегда, пришел в раздражение от долгой бездеятельности.
— С меня хватит! — заявил он. — Может, пойдем?
Мы пошли и едва удалились на пятьдесят метров, раздался громкий взрыв; деревья и саперов разнесло на кусочки.
В другой раз мы разместились в брошенном доме в какой-то деревне — не помню, где это было, — и стали играть в карты с артиллеристами из противотанкового дивизиона. Порта по чистой случайности обратил блуждающий взгляд в тот угол, где были видны идущие вдоль плинтуса провода.
— Погодите, — сказал он. — Что это там?
Будучи подозрительными по природе и горькому опыту, мы тут же бросили карты и пошли вдоль проводов. Артиллеристы остались на местах и бранили нас за то, что мы прервали игру. Через несколько секунд провода вывели нас в заднюю дверь; а еще через несколько, не успели мы дойти до их источника, дом взлетел на воздух в пелене пламени.
Но такова жизнь.
Наконец мы дошли до позиции № 112 и сменили тех, кто находился там. Это были эсэсовцы из Двенадцатой танковой дивизии «Гитлерюгенд». Все они, кроме офицеров, были не старше семнадцати лет, но за последние три дня эти молчаливые, высокомерные ребята превратились в стариков: щеки их ввалились, головы ушли в плечи, глаза стали тусклыми, задумчивыми. Больше половины их роты погибло в бою.
При нашем появлении ребята молча собрали вещи и выстроились в ожидании команды к отходу. Даже убрали свои стреляные гильзы. Они были образцом совершенства, и это было самым печальным на свете зрелищем. Мы смотрели им вслед и озадаченно покачивали головами. Только на Хайде они произвели благоприятное впечатление.
— Вот это дисциплина! — восхитился он. — Ну и солдаты эти мальчишки! Заметьте, у них у всех… Не видели? У каждого из них Железный крест первого класса… Господи, чего бы я ни отдал, чтобы стать у них командиром отделения!
— Пожалуйста, — лаконично сказал Порта. — Это просто жуть, на мой взгляд.
— К черту треклятых героев, — добавил Малыш.
Мы стояли и смотрели вслед уходящим «старичкам»; они шли колонной по два, переваливали через гребень холма и скрывались из виду. Мундиры их были безупречными, выправка — строевой, вычищенное снаряжение блестело сквозь туман — и это после трех дней тяжелых боев! Для всех нас это зрелище было почти невыносимо трогательным. Хайде оно представлялось образцом совершенства. Глаза его восторженно сияли, и он, казалось, не мог понять наших чувств.