— Пролетарское отродье, вот он кто, — заявляет Порта. — Пользы от него, как от дырки в голове!
Малыш гогочет. Замечание Порты кажется ему лучшей шуткой года.
— Ты потерпишь это? — спрашивает Гури, лопарь; лицо его расплылось в типично лопарской усмешке.
— Нет, будь я проклят, — злобно кричит Старик. — Вы меня слышали. Я отдал ясный приказ: отделение, марш!
— Не кричи так громко, — предостерегает Порта. — Русские могут услышать. Говорить по-немецки в этих местах опасно!
— Ну, дальше уже некуда, — гневно рычит Старик и снимает с плеча автомат.
— Только выстрели, и ты труп, — угрожает Малыш, наведя ствол своего ППШ на Старика.
— Дайте человеку спокойно выпить кофе, — капризно говорит Порта. — Пока не прополощу свои миндалины, никакой войны не будет!
— Пропади ты пропадом, — сдается Старик и забрасывает русскую меховую шапку далеко между деревьями.
— Смотри, чтобы не смерзлись волосы, — любезно говорит Малыш. — Нам ведь выдали головные уборы не только для парада.
Порта невозмутимо заваривает еще кофейник. На завтрак он, как правило, выпивает пять кружек.
— Скажи, — спрашивает Старик опасно мягким голосом, — долго еще ты собираешься продолжать это кофепитие?
— Только идиоты ожидают, что люди будут носиться по всей этой местности, не выпив кофе, — спокойно говорит Порта, снова наполняя кружки.
Старик берет свою, покачивая головой, но подскакивает, когда Малыш принимается жарить гренок.
— Когда вернемся, я доложу, что ты отказываешься выполнять приказы! — грозит он, дрожа от ярости.
— Послушай, — обращается Порта к Легионеру, — ты самый старый член этого стрелкового клуба. — Вас когда-нибудь посылали подставлять глотки под ножи мусульман без кофе под ремнем?
— Non, mon ami [1] , такого не помню, — отвечает Легионер, прекрасно понимая, что несогласие с Портой по вопросу кофе на завтрак будет дипломатически неразумно и чревато бесчисленными проблемами.
Старик теряет терпение, отшвыривает кружку и ударом ноги выбивает гренок из рук Малыша.
— Встать! Живо!
— Не обращайся так с хорошей едой, — ворчит Порта. — Неизвестно, как скоро ты проголодаешься!
— Я уже сказал и говорю снова — он не аристократ, — вздыхает Малыш, поднимая с земли гренок.
— Следи, Старик, за давлением крови, — советует Порта. — Так нервничая, ты сокращаешь себе жизнь.
Вскоре после этого эпизода мы идем, скользя по крутым, заснеженным склонам. К обеденному времени выходим к шоссе, ведущему к незамерзающему порту далеко на севере. Чуть восточнее проходит печально известная железная дорога, на строительстве которой погибли тысячи заключенных. Говорят, она построена на человеческих костях.
Мы лежим в снегу, наблюдая за бесконечными колоннами грузовиков, проезжающих мимо наших позиций.
— На дорогу, — приказывает Старик. — Следуйте за мной колонной по одному. Если нас окликнут, отвечайте те, кто бегло говорит по-русски. Остальные будьте глухонемыми.
— Вот же дерьмо! Будем надеяться, что Иван [2] ничего не заподозрит, — беспокойно бормочет Легионер. Кажется, он стал еще ниже ростом.
— Господи! — недовольно шипит вестфалец. — Последний раз иду через границу. Как только вернемся, прострелю ступню.
— Если узнают, поплатишься головой, — говорит Порта с саркастической улыбкой.
Чуть северо-восточнее Оленегорска мы находим первый из замаскированных мостов.
На путях стоят четыре длинных товарных состава, дожидаясь зеленого света, километрах в двух дальше ждет пятый.
Мы готовим взрывчатку на опушке леса. У нас пять саней, нагруженных новыми бомбами Льюиса, которыми только что начали снабжать армию.
Порта и я несем караул в первую смену. Ничего не имеем против. Спать все равно нельзя. Мы приняли таблетки первитина. Русские называют их «бодрящий порох». Одна таблетка позволяет обходиться без сна целую неделю, и они могут сохранить жизнь в тылу противника.
— Ты спятил, друг, — протестую я, когда Порта закуривает сигарету. — Тебя могут заметить из Мурманска!
— Не волнуйся, сынок, — негромко отвечает Порта. — Красная армия искрит всю ночь! А мне почему нельзя?
— Если нас прикончат, то по твоей вине!
— Ты этого даже не почувствуешь! — бездушно говорит Порта, глубоко затягиваясь, от чего огонек сигареты становится ярким.
Рано утром мы слушаем Хайде, нашего мастера взрывного дела. Он стоит на валежине, чтобы лучше нас видеть.
— Слушайте меня и слушайте внимательно, обормоты! — кричит он. — Как видите, то, что я держу в руке, похоже на кусок резины, вы можете делать с ним почти все, что угодно, и ничего не произойдет. Бросьте его в огонь, и получится густая, липкая масса. С виду он похож на жевательную резинку, но состоит на четверть из термита, смешанного с окисью металла, и на три четверти из пластиковой взрывчатки.
— Что такое пластик? — тупо спрашивает Малыш.
— Не твое дело. Тебе достаточно знать, что это называется пластиком.
Хайде поднимает медную трубку.
— Это медно-алюминиевая трубка, в ней находится детонатор.
— Что такое детонатор? — спрашивает Малыш, поднимая руку, будто школьник.
— Тоже не твое дело! — резко отвечает Хайде. — Тебе достаточно знать, что эта штука называется так. И не перебивай меня своими глупыми вопросами. Я скажу все, что тебе нужно знать. Как видите, на трубке восемь колен, они представляют собой восемь временных интервалов, поэтому мы можем решать, когда произойдет взрыв. Нижний — две минуты, поэтому использовать его не советую. Верхний — два часа. Сама трубка, — он гордо поднимает ее, словно сам изобрел, — содержит ртутное соединение. Нужно раздавить здесь небольшую стеклянную капсулу, потечет кислота и растворит слой изоляции, удерживающий ударник на месте. Пружина ударника разожмется, и он взорвет бомбу. Процесс завершен.
— И тут раздается БАНГ! — кричит с широкой улыбкой Малыш.
— Идиот, — раздраженно ворчит Хайде. — Кончай перебивать! Разве не понимаешь, что я унтер-офицер и старше тебя по званию?
— В кавалерийском полку ты был бы унтер-вахмистром [3] , в альпийском — обер-егерем. Еще мог быть — если б служил в десантных войсках, как Грегор…
— Когда процесс детонации завершен, — продолжает с надменным видом Хайде, — создается очень высокая температура, и от нее взрывается пластиковая масса.