— Я пока что не могу, — протестует Барселона со страхом в голосе. — Хочу сперва посмотреть, не сломает ли кто шею!
— Не пойдешь сейчас, пойдешь последним! — ярится Старик. — Тогда некому будет держать веревку!
Но не успевает Барселона подойти к краю, Хайде уже спускается, за ним следует Легионер.
Барселона хочет спускаться немедленно. Угроза Старика напугала его.
Нам нужно спустить финского капитана. Он несколько раз сильно ударяется о поверхность утеса, но, к нашему удивлению, оказывается внизу все еще живым. Одна нога его повреждена от ступни до колена. Шансов выжить у него маловато.
Наступает моя очередь.
— Только сохраняй спокойствие, — говорит Старик, видя мой страх. — Все время сильно упирайся ногами. Нас здесь достаточно, чтобы удерживать веревку. Если не лишишься мужества, все будет хорошо!
Он поправляет ремень автомата, висящего у меня на груди, чтобы не перепутался с веревкой.
— Не могу, — протестую я, глядя в паническом страхе в ревущую бездну.
— Пошел, — толкает меня Старик, и я уже за краем утеса.
Далеко подо мной грохочет в своей полярной ярости Белое море. Я отчаянно ищу упора для ног, но сапоги лишь скребут по снегу. Ударяюсь о первый выступ, рожок автомата больно вдавливается в ребра.
Порта машет мне и встряхивает веревку.
Я изо всех сил держусь на узком выступе. Вокруг ревет и воет буря, словно яростное чудовище, пытающееся раздавить меня.
Три сильных рывка веревки — это сигнал мне продолжать спуск. Я осторожно сползаю через острый край. Этой части спуска сверху не видно.
Я сую носки сапог в снег и нахожу опору. Несколько раз жуткая полярная буря едва не сдувает меня с выступа и разбивает о поверхность утеса. У меня мелькает мысль выбросить сумки с боеприпасами, но я знаю, что сделают со мной остальные, если спущусь без них.
Наконец я достигаю узкой выпуклости. До низа чуть около ста метров. Осторожно ползу по снегу. Он скользкий, как стекло. Страх сжимает мне горло, когда я скольжу через край и медленно спускаюсь. По крайней мере, море сейчас не прямо подо мной. С облегчением чувствую руки, хватающие меня за сапоги и направляющие на безопасную землю.
— Молодчина, — хвалит меня Хайде, шутливо ударяя в живот.
Словно во сне я вижу, как веревка исчезает вверху.
Вскоре спускается следующий.
Последними остаются Малыш с Портой. Они стоят на самом краю и дурачатся. Порта указывает вниз.
— После вас! — говорит он Малышу.
— Пристрелю этих идиотов! — раздраженно кричит Старик.
Они спускаются вместе, будто сиамские близнецы, сильно отталкиваясь от поверхности утеса. Веревка над ними дрожит.
— Паяцы чертовы, — кричит в страхе Старик. — Шеи вам сломаю!
— Ты должен подать на них рапорт, — серьезно говорит Хайде.
— Заткни пасть, — яростно рычит Старик. — Я буду решать, на кого подавать рапорт, на кого — нет. Заруби это на носу!
— У тебя что-то болит? — спрашивает Порта Старика, когда спускается к нему. — Ты велел нам пошевеливаться, и разве мы не спустились вдвое быстрее всех остальных?
— Я отдам вас обоих под трибунал, — гневно кричит Старик. — Это уже слишком!
— Надо же, как ты способен злиться, — восторженно говорит Малыш. — Смотри, чтобы тебя не хватил удар!
— Проклинаю тот день, когда принял командование над вторым отделением! Вы — самое паршивое дерьмо во всей треклятой немецкой армии! — бушует Старик.
— Если б мы ушли от тебя, ты бы умер с горя, — льстиво улыбается Порта.
— По мне пусть весь этот треклятый мир катится к черту, и второе отделение вместе с ним! Хоть бы эта война кончилась!
Грегор смеется.
Ja, wenn's aus sein wird
Mit Barras und mit Urlaubschen,
Dann packen wir unsere Sachen ein
Und Fahren endlich heim [116] , —
негромко напевает он.
Когда мы подходим к странного вида ложбине, ледяной воздух раскалывает залп.
Унтер-офицер Кер вертится волчком, шатаясь, делает несколько шагов и падает в снег. Пуля угодила ему в живот. Ощущение такое, словно боксер ударил в солнечное сплетение.
— Какая тварь ударила меня? — спрашивает он. Из уголков его рта течет кровь, он опускается, как смертельно усталый человек. Свежий, рыхлый снег вздымается и опускается, накрывая его, словно саван. — Черт, это треклятые русские, — бормочет он и с удивлением смотрит на свои окровавленные руки.
Гремят два выстрела, передо мной взлетают фонтанчики снега. В испуге я зарываюсь в снег и выпускаю очередь по ложбине. Слева от меня громко стреляет автоматическая винтовка. Позади меня в углублении Хайде и Грегор устанавливают миномет.
— Дай мне парочку чесалок для спины, — кричит Старик из-за большого сугроба. Грегор быстро открывает ящик со странными японскими гранатами, которые мы так называем. В них особая взрывчатка, их выпускают для специальных подразделений. Мы оживляемся при мысли о том, что произойдет в ложбине, когда туда упадут гранаты.
— Плоп, плоп, — стреляет миномет.
Мы наблюдаем за траекторией мин.
— Вперед, — приказывает Старик, подавая сигнал рукой бежать по одному.
Злобно стучит пулемет, подбрасывая в воздух куски льда.
— Смелее! — кричит Старик, он бежит, петляя, вперед, и постоянно оглядывается. — Почему не можете осмелеть? Шевелите ногами!
— Не кипятись! — злобно выкрикивает Порта.
Малыш ложится, отбрасывает автомат и зарывается в снег руками и ногами, чтобы скрыться от трассирующих пуль, которые жужжат вокруг нас, будто рой ос.
Порта останавливается возле него и толкает прикладом.
— Вставай, гамбургский охламон! Думаешь, можешь прохлаждаться здесь, пока мы не сделаем все дело?
— У меня в голове не дерьмо, как у вас! — истерично вопит Малыш, зарываясь все глубже. — Тот, кто стреляет в людей из автомата, сам получит очередь в башку, как говорит жена Лота!
Он вечно путает библейские истории.
Хайде бежит в туче снега и в удивлении останавливается, увидев Малыша в снежной яме.
— Ну, я все видел. Трусость перед лицом противника. Поплатишься за это головой!
— Пошел в задницу, нацист паршивый! — угрожающе кричит Малыш. Выхватывает «парабеллум» и разряжает всю обойму, Хайде в ужасе бежит в сторону русских.
— Чтоб тебе отстрелили твои фашистские яйца, — фыркает Малыш ему вслед.