— Чтобы Адольф мог стать великим полководцем, — отвечает Порта. — Все дерьмо, которое оказывается наверху кучи, должно устроить войну, чтобы оставить о себе память.
— Эй, послушайте меня! — слышится голос Хайде из-за снежной завесы. — Пораженцев вешают!
— А таких уродов, как ты, сажают в клетки! — язвительно кричит Малыш.
Под вечер следующего дня оберст приказывает сделать привал. Боевая группа просто не способна идти дальше. Многие остались в снегу замерзать до смерти.
Наши пайки кончились. Только у немногих, вроде Порты, осталось несколько крох. Он жует мерзлую корку, остаток финской армейской буханки.
— Голодны? — спрашивает Порта, кладя в рот последний кусочек.
— Свинья паршивая, — ворчит Старик.
— Есть у кого-нибудь водка?— просит Грегор. Лицо у него синее, сильно распухшее после произведенной Хайде хирургической операции.
— Ты что, потерял разум вместе с носом? — насмешливо спрашивает Малыш.
— Водка! — говорит Порта. — Мы так давно не пили этого русского пойла, что я забыл его вкус.
— Я мог бы сожрать вышедшую в тираж шлюху из Валенсии, — заявляет Барселона. — Не испытывал такого голода со времен испанского лагеря для военнопленных.
Порта с Легионером начинают спорить, сколько ягод можжевельника нужно класть в приправу для оленины.
— Думаю, шесть, — говорит Порта с видом знатока.
— Impossible [21] , — отвергает это предположение Легионер, — но делай, как знаешь. Если положишь шесть, я к этой приправе даже не притронусь. Она будет дурно пахнуть. Кроме того, важно выбрать нужную кастрюлю, — продолжает он. — Если хочешь приготовить настоящую приправу для оленины, никакой обычной кастрюлей пользоваться нельзя.
— Да, нужно брать старинную кастрюлю, — соглашается Порта. — Самые лучшие сделаны из меди. Когда я был в Неаполе, купил такую, в которой шеф-повар Юлия Цезаря готовил bouillabaisse [22] .
— Поезжай в Марсель и попробуй лучший на свете суп: Germiny a l'Oseille [23] , — советует Легионер. — После него предлагаю Pigeon a la Moscovite с Champignons Polonaise и Salade Buatrice [24] .
— Я однажды ужинал с парнем, который, спаси нас, Господи, всех, забыл положить трюфели в Perigourdin [25] , — говорит Порта. — Он жил на Жандарменмаркт и праздновал освобождение из Моабитской тюрьмы. Мы ожидали увидеть развалину — он ведь провел за решеткой пять лет, вряд ли можно было ожидать чего-то другого, так ведь? Некоторые люди бывают навсегда сломлены даже после недолгого срока, но этот человек был совсем бодрым и здоровым чуть ли не до неприличия. Но хуже всего, по-моему, опаздывать к еде. Еда портится, когда ты наскоро глотаешь суп и рыбу, чтобы догнать остальных.
— Кто-нибудь из вас ел запеченную в духовке голубую рыбу с Sause Bearnaise [26] ? — вмешивается Грегор. — Еда просто райская. Мы с генералом любили ее. Это было наше излюбленное блюдо после особенно кровавого сражения.
— Надеюсь, мы будем вблизи от этого озера, когда рыба начнет метать икру, — мечтательно говорит Порта.
— Когда вернемся домой, — говорит Малыш, имея в виду под «домом» немецкие позиции, — я «организую» гуся, начиню его сливами и яблоками и все съем сам.
— Я предпочту индюка, — говорит Барселона. — Он больше.
— Черт возьми, не могу больше выносить этого! — в отчаянии кричит Порта, вскакивая на ноги. — Пошли, Малыш, бери свою трещотку и наложи гранат в карманы.
— Куда идем? — спрашивает Малыш, шумно вставляя в автомат рожок.
— Почитаем соседское меню, — отвечает Порта, беря на ремень свой ППШ.
— Взять мешок? — жизнерадостно спрашивает Малыш.
— Нет, мешки у ивана есть, — отвечает Порта.
— Кто не хочет рискнуть жизнью ради жратвы, тот сущий идиот, — утробно смеется Малыш.
— Вас подстрелят, — предостерегает Старик.
— Придурок, — беззаботно отвечает Малыш. — Это мы будем стрелять!
— Мы ждем настоящего русского гостеприимства, которым они славятся, — говорит Порта с кратким смешком и скрывается в метели.
— Однажды они не вернутся, — пессимистически бормочет Старик.
Проходит несколько часов, но, кроме завывания полярной бури, ничего не слышно. Тишину нарушает длинная автоматная очередь.
— Это наш МП [27] , — говорит Старик, поднимая взгляд.
Вскоре раздаются три гранатных взрыва, серия ракет заливает местность ярким белым светом.
— Они наткнулись на русских, — шепчет в ужасе Грегор.
— Черт побери этих двух маньяков, хоть бы они вернулись, — обеспокоенно говорит Старик.
— Тебе нужно подать на них рапорт, — настойчиво говорит Хайде. — Это серьезное нарушение дисциплины. Противник сможет использовать это в пропагандистских целях. Я прямо-таки представляю заголовки в «Правде»: «НЕМЕЦКАЯ АРМИЯ ГОЛОДАЕТ! Отряды смертников посланы красть хлеб у Красной армии!»
Мы не столько видим, сколько ощущаем дульную вспышку крупнокалиберного орудия. Следуют громкие вопли и долгая серия взрывов. Злобно стучат несколько «максимов».
Над снежной пустыней воцаряется долгая тишина. Даже ледяной ветер утихает. Кажется, все Заполярье делает глубокий вдох и готовится к чему-то совершенно особенному.
Сильнейший взрыв, который, кажется, никогда не прекратится, нарушает тишину ночи.
— Господи, спаси нас, — шепчет потрясенный Барселона. — Должно быть, они перепутали склад боеприпасов с кухней!
— Тревога, тревога! — истерично кричат наши часовые в полной уверенности, что начинается атака.
Северо-восточнее нас взлетает в небо гигантский столб пламени, земля содрогается от долгого, раскатистого взрыва.
Из одной иглу выбегает группа офицеров с оберстом во главе.
— Что там, черт возьми, делают русские? — нервозно спрашивает оберст. — Неужели сражаются между собой? — Поворачивается к пехотному майору. — Есть там кто-то из наших?
— Никак нет, герр оберст, эта боевая группа не вступала ни в какой контакт с противником.