— Прямое попадание, — объяснил Орел. — Только я вышел из штаба роты, как туда угодило. Должно быть, крупнокалиберный снаряд.
— Видно, что не винтовочная граната, — проворчал Порта. Потом взгляд его упал на огромный неразорвавшийся снаряд в воронке [191] . — Видишь этого медного пьянчугу? Он дорого стоит! Поможешь мне осторожно его вытащить? В нем по меньшей мере три ночи у Бледной Иды.
Я сглотнул. При этой мысли в груди у меня что-то опустилось. Если снаряд взорвется, от нас не останется даже пуговицы. Но отказаться я не посмел. Общими силами мы поставили медного пьянчугу вертикально. Порта плюнул на него, перекрестил и три раза опустился на колени. Орел был бледен, как смерть, и я наверняка тоже.
— Теперь держите его, а то взлетите на воздух вместе с потрохами, — скомандовал Порта, доставая из рюкзака инструменты, которые аккуратно складывал на краю громадной воронки.
Итальянцы платили нам по три доллара за фунт меди, а в этой махине ее было не меньше центнера. Порта и Малыш были алчными собирателями. Как-то у них был целый грузовик меди. Они не раз выползали на ничейную землю и снимали со снарядов кольца прямо перед американскими позициями. Но на той стороне тоже были собиратели, и случалось, что соперничающие группы ожесточенно дрались из-за одного-двух неразорвавшихся снарядов.
Порта задумчиво покачал на ладони плоскогубцы с загнутыми концами. И едва собрался взяться ими за кончик снаряда, над нами раздался вой, заставивший нас броситься на дно воронки. Мы осторожно выглянули через край, миновала ли опасность.
Порта плюнул и приказал Орлу сесть верхом на снаряд. Орел расплакался и стал просить сохранить ему жизнь.
— Это убийство, — провизжал он в отчаянии.
— Убийство будет, если не станешь делать, что тебе говорят, — сухо ответил Порта и начал работать плоскогубцами.
Взяв другие плоскогубцы, я стал помогать ему. Порта прилагал все силы, и Орел отчаянно старался удержать снаряд на месте.
Порта стонал, по его лицу струился пот, не от страха, а от физического напряжения.
— Если снаряд начнет шипеть, драпайте со всех ног, не то будем любоваться этим видом с луны! — Он положил плоскогубцы, поплевал на ладони и снова принялся за дело. — Хотел бы я видеть парня, который завинчивал эту штуку. Сказал бы ему пару ласковых. — Сдвинул на затылок желтый цилиндр и, сощурясь, посмотрел на белого, как простыня, Орла. — Удобно тебе, Штальшмидт?
Орел всхлипнул.
— Будь проклят день, когда я оказался в этой чертовой роте.
— Поддается! — торжествующе воскликнул Порта и повернул плоскогубцы. Сняв наконечник снаряда, он встал на колени и заглянул внутрь. Потом запустил туда руку.
Я ждал, что эта штука вот-вот взорвется. Никто не станет разбирать снаряд таким образом, если только ему жить не надоело. Орел до крови искусал губы. Глаза его выкатились. Он походил на больную курицу.
— Где же взрыватель, черт возьми? — ругнулся Порта, вся его рука находилась внутри снаряда. — Ничего не понимаю. Там масса колесиков и зубчиков. Теперь эта штука начинает тикать. Прислушайтесь!
— Там часовой механизм! — отчаянно крикнул Орел.
Порта щелкнул зажигалкой, чтобы было лучше видно.
Я весь покрылся гусиной кожей.
— Тьфу ты, черт, — удивленно воскликнул Порта. — Здесь внутри непонятно что, и все движется. Похоже на механизм будильника.
Орел издал хриплый вопль, спрыгнул со снаряда и бросился наутек. Порта, всецело поглощенный любопытным снарядом, не заметил этого. Он достал изнутри полоску асбеста, потом трубку, с виду стеклянную, после чего снаряд засвистел, как чайник.
Меня охватила паника, я бросил плоскогубцы, побежал и бросился в снарядную воронку, находившуюся в двадцати метрах. Оглянулся на громадный снаряд. Цилиндр Порты поднимался и опускался, как ручка насоса.
Прошло пять минут. Потом Порта поманил меня к себе.
— Иди, помоги, трусишка. Я вынул из него часовой механизм.
Я нерешительно пополз обратно. Орел исчез. Перед Портой лежала куча колесиков и винтиков.
С вымученной веселостью мы продолжали разбирать снаряд.
— Странный тип, — с удивлением сказал Порта. — Никак не могу найти взрыватель. Он должен где-то быть.
— Думаешь, он еще может взорваться? — с опасением спросил я.
— Конечно, — ответил Порта. — Будем надеяться, что не взорвется, пока мы не снимем всю медь.
Когда Порта наконец объявил, что удовлетворен, между нами лежала впечатляющая груда медных деталей. Напоследок он лег рядом со снарядом и приложил к нему ухо.
— Теперь снова тикает. Может, разобрать его полностью, чтобы понять его действие? Иначе потом будет слегка опасно.
— Ради бога, пошли отсюда! — крикнул я, перепуганный насмерть, и побежал со всех ног.
Вскоре следом затрусил нагруженный медью Порта. Едва он поравнялся со мной, земля словно бы поднялась к небу, и меня сбила с ног волна воздуха. Это взорвался наш снаряд.
Порта стал ползать, ища свой цилиндр. И нашел за обгорелыми кустами. Его пробил осколок, сорвав ленту с дубовыми листьями и кокарду.
Орел лежал, плача, на дне глубокой воронки. Он был сильно потрясен. При виде нас бедняга пришел в полное бешенство. Пришлось стукнуть его по башке саперной лопаткой.
От второй роты осталось всего сорок человек, командовал ими единственный уцелевший из младших командиров, фельдфебель. Третья рота погибла полностью. Четвертая состояла теперь из семерых человек, четверо были тяжело ранены. Командир роты, восемнадцатилетний лейтенант, сидел с громадной повязкой на животе в углу траншеи.
— Как дела, лейтенант? — спросил Порта в своей бесцеремонной манере.
Лейтенант слабо улыбнулся. Погладил стоявший возле него пулемет и ответил:
— Мы готовы встретить их, когда они появятся, эти гады. Они узнают нас.
На том месте, где была позиция первой роты, мы обнаружили десяток торчавших из земли пулеметных стволов и груду окровавленных тел. Больше от нее ничего не осталось.
Из семисот человек в батальоне выжили только сто семнадцать. Вскоре прибыло пополнение, проходя через все напасти этой Долины Смерти. Снаряды летели и летели в монастырь. Колонна с боеприпасами на извилистой подъездной дороге получила прямое попадание; куски человеческих тел и машин, земля, камни, железо посыпались градом со всех сторон. Батальоны и полки исчезали. Появлялись новые. Из нас не было ни единого, не получившего рану. Но уносили только умирающих. Ефрейтор Кнут пошел на полевой перевязочный пункт, у него оторвало три пальца на руке, но врач прогнал его. У врача не было времени на «легкие» ранения, менее серьезные, чем оторванная рука.