Любовь к свободе у немцев развита слабо.
Мадам де Сталь, 1810 г.
8 ноября 1942 года голос Адольфа Гитлера из пивной «Бюргербройкеллер» в Мюнхене раздавался над всей Европой.
— Если Сталин ожидал, что я буду атаковать в центре, то теперь он, должно быть, очень разочарован! Меня никогда не интересовал центр! Я возлагал все надежды на Волгу, и вот овладел ею! Последняя битва по капризу судьбы разыгралась у города, который носит имя Сталина…
Безумные выкрики «Зиг хайль! Зиг хайль!» [61] заглушили следующие две или три фразы.
— С самого начала, — кричал Гитлер, — я мечтал захватить этот город на Волге! И теперь он мой! Теперь он принадлежит нам! Нужно лишь сломить несколько незначительных очагов сопротивления, и вся Россия будет нашей!».
Оживление, крики, неистовый гром аплодисментов, потом множество голосов затянуло песню:
«Deutchland, Deutchland über alles…» [62] .
Через десять дней командующий 6-й армией получил из Берлина следующую телеграмму:
«ШЕСТОЙ АРМИИ ПОКИНУТЬ СТАЛИНГРАД. СОЗДАВАТЬ И УДЕРЖИВАТЬ НОВЫЕ ПОЗИЦИИ. ПРИКАЗЫВАЮ СРАЖАТЬСЯ ДО ПОСЛЕДНЕГО ЧЕЛОВЕКА, ДО ПОСЛЕДНЕГО ПАТРОНА. О СДАЧЕ В ПЛЕН НЕ МОЖЕТ БЫТЬ И РЕЧИ. ВСЕ ПЫТАЮЩИЕСЯ ОТСТУПИТЬ СЧИТАЮТСЯ ИЗМЕННИКАМИ. Я ПОЛАГАЮСЬ НА МОИХ ГЕНЕРАЛОВ. СРАЖАЙТЕСЬ, КАК ПОБЕДИТЕЛИ, КАК ВАГНЕРОВСКИЕ ГЕРОИ.
АДОЛЬФ ГИТЛЕР».
Стоял холодный, ясный январский день. Сталинград, этот удивительный, полувосточный-полуевропейский город, бурлил жизнью под голубым, безоблачным небом с неярким зимним солнцем. Улицы были заполнены солдатами — немцами, венграми, словаками, итальянцами, румынами, многие прогуливались под руку с подружками. Он слегка походил на гарнизонный город в мирное время. Севернее его продолжалась война, но здесь, в Сталинграде, наступило временное затишье [63] .
В доме, обращенном фасадом к Сарпинскому острову, несколько офицеров проводили секретное совещание. Все они были австрийцами из Венской дивизии.
Генерал-майор Ленц поднял десятый бокал шампанского и предложил тост за исчезнувшую Австро-Венгерскую империю. Все офицеры торжественно выпили.
— Тот день, когда к нам вошли гитлеровские солдаты, был для Австрии черным. — Ленц покачал головой и допил шампанское. — Я всегда не любил проклятых пруссаков.
Раздался общий ропот одобрения. В 1938 году эти самые люди в первом безумном восторге были рады сбросить австрийские мундиры и надеть серо-зеленые немецкие. Но об этом они уже забыли. Забыли, с каким пылом составляли списки друзей и знакомых не чисто арийского происхождения или казавшихся им политически неблагонадежными. Забыли, с какой готовностью приветствовали возможность стать частью Германии. Или, если не совсем забыли, то еле помнили.
— Нам это было навязано, — со вздохом сказал Ленц. — Что еще нам оставалось?
— Что еще нам оставалось? — повторили они.
Все надолго погрузились в воспоминания.
— Но хватит о прошлом, господа! Давайте перейдем к настоящему. — Генерал Таурог освободил место среди бутылок шампанского и разложил карту. — Дело в том, что положение здесь, в Сталинграде, отчаянное. Надеюсь, никто не станет этого оспаривать? — Он обвел всех взглядом, но его утверждение возражений не вызвало. — Хох погиб под Котельниково, так что на его помощь рассчитывать нельзя. Что до слухов о направленной сюда дивизии СС, думаю, можно отвергнуть их как чистейшую выдумку. Нам нужно иметь в виду вот что, господа: в час беды Адольф Гитлер нас бросил. — Он медленно обвел взглядом стол. — Все с эти согласны?
Присутствующие опять кивнули.
— Поэтому, — продолжал Таурог, — у нас остается надежда только на самих русских. — Постукал по лежавшему перед ним портфелю. — У меня здесь полные планы всех наших оборонительных позиций. Как только они попадут к русским, им не составит труда прорваться через нашу оборону — при нашем постоянном содействии, разумеется.
— Разумеется, — пробормотали собравшиеся.
— Думаю, можно с уверенностью предположить, что такой жест с нашей стороны не останется невознагражденным нашими русскими друзьями. Я уверен, что в борьбе с бичом нацизма им пригодится помощь таких людей, как мы.
— Несомненно, — подтвердил Ленц.
Было неясно, когда генерал Ленц превратился в убежденного антинациста. Возможно, в последние несколько часов. Или даже минут. Ясно было, что накануне он, выполняя нацистские приказы, приговорил четверых молодых солдат к смерти за попытку дезертирства.
— Эти документы, — сказал он, указав на портфель, — нужно передать генералу Рокоссовскому [64] . Он самый подходящий человек. Я уже составил список всех известных мне офицеров, выражавших антирусские настроения. Таким образом он будет уверен в нашем искреннем сотрудничестве.
Неужели у него вылетело из памяти, что он сам играл главную роль в отправке состава с восемью тысячами русских женщин из Севастополя в немецкие концлагеря? Генерал Таурог забыл, что в его поместье в Австрии трудятся тридцать пять поляков-рабов, именуемых слугами? Эти рабы обошлись ему в пятьдесят марок за голову. Официально цена за крепкого мужчину составляла тридцать пять марок, но на практике всегда приходилось значительно доплачивать поставщику и его подчиненным в пересыльных лагерях. Что до набожного краснолицего оберста Курца, он преспокойно выбросил из памяти четыреста семьдесят шесть русских пленных в лагере под Карповкой, которых недавно приказал расстрелять за кражу нескольких килограммов картошки.
Эти благородные заговорщики не сами привели в движение машину предательства, которая в конечном счете должна была раздавить несколько тысяч ничего не подозревающих австрийских солдат. Высокие звания избавляли их от необходимости марать руки. Они поручили данную задачу фельдфебелю из полевой жандармерии, и этот сталинградский Иуда поехал на встречу с противником в роскошном «мерседесе» со специальным пропуском, открывающим все барьеры.
Километрах в полутора к северу от Качалинской большую черную машину остановила группа русских разведчиков, они, не обращая внимания на белый флаг, распахнули дверцы, вытащили водителя с фельдфебелем Брамом и прибрали к рукам все, что возможно. Тщетно Брам заявлял о своей предательской миссии: никто из этой группы не знал ни слова по-немецки. Лишь когда эта парочка лишилась всего ценного, часов, колец, портсигаров и зажигалок, появился лейтенант и взял положение под контроль. Обобранных Брама и водителя повели на допрос к четырем штабным офицерам. Несмотря на портфель и содержавшиеся в нем ценные сведения, офицеры заподозрили ловушку. И сурово уставились на Брама.