От силы через пять минут Малыш лежал в их машине, медленно ехавшей за полицейскими.
— Аллах акбар! — выкрикнул Легионер, бросился вперед и саданул смертоносным кастетом в затылок коротко-стриженого полицейского. Ремни со свистом рассекали воздух, блеснуло лезвие ножа, раздался выстрел. Вдоль домов двигались тени, но на помощь ненавистным охотникам за головами не пришел никто. Легионер вскочил на спину рослому полицейскому и сжимал стальными пальцами его горло, пока тот не повалился, издав булькающий звук. Разразясь безумным смехом, Штайн ударом наотмашь едва не сломал шею другому, выхватившему пистолет.
Раздались пронзительные полицейские свистки. Громкие крики о помощи бились между темными стенами. Какая-то женщина предостерегающе крикнула:
— Штурмовой отряд едет! Ноги в руки, ребята!
С Реепербана послышалось пронзительное завывание сирены. Из-за угла показались зеленые огни. Раздался топот кованых сапог.
Мы взяли ноги в руки, волоча с собой потерявшего сознание Малыша. Злобно пролаяла автоматная очередь.
Ночной сторож пивоварни в Сант-Паули втащил нас в ворота, и мы скрылись в темноте.
Потом мы умылись. Больше всех пострадал Малыш. На лице у него сильно кровоточили две раны. Из госпиталя вызвали фельдшера, и он почти без помех наложил на них швы. Всякий раз, когда ефрейтор медицинской службы Петерс вонзал иглу в плоть, Малыш грозился и орал от боли, но руки его были связаны, и он не мог сопротивляться.
Каким-то странным, кружным путем Петерс провел нас в госпиталь.
Охотники за головами схватили Малыша три дня спустя. Их было десятеро, в касках и со значками. Командовал ими фельдфебель Браун. Узнав Малыша, он красноречиво хлопнул руками в перчатках. Найти остальных им так и не удалось.
Через два дня Малыша освободили. Но лишь потому, что Линкор ухитрилась привлечь к делу знакомого генерала.
В тот день, заступив на дежурство, она поразила всех, покинув госпиталь в четверть двенадцатого, в самое напряженное время. Это было неслыханно. Линкор надела желтое пальто, красную шляпку и взяла под мышку зеленый зонтик. Она походила на бразильский флаг, развевающийся над крейсером, готовым вступить в бой с врагом.
Люди высовывались из окон и провожали взглядами этот крейсер, шедший полным ходом по Циркусвег. Она исчезла из виду, спустившись на станцию метро «Сант-Паули». В семнадцать часов восемь минут она вернулась, ведя за руку Малыша. Само собой, о том, что там произошло, мы могли только догадываться. Но один полицейский вермахта, бывший на нашей стороне, рассказал нам невероятную историю.
Линкор с грохотом, словно сталинский танк на полной скорости, ворвалась в полицейский участок, за ней следовали генерал-артиллерист, три штабных офицера и группенфюрер СА. На все вопросы группенфюрер отвечал: «Ну да».
Войдя в участок и несколько удивив этим находившихся там полицейских, генерал загремел:
— Смирно, мерзавцы! Никакой дисциплины! На Восточном фронте вас ждут не дождутся, буйволы!
Он повторил это трижды с ровно тридцатисекундными интервалами.
Герберт франгерр [78] фон Зенне, оберстлейтенант [79] Генштаба и артиллерист, как и генерал, выразил желание видеть фельдфебеля Брауна, Ганса.
Это имя он протянул, будто выносящий смертный приговор судья, заменяющий «расстрел» на «обезглавливание», так как ему надоело говорить «расстрел». Два других штабиста, оба майоры, похлопывали по кобурам в приятном ожидании. Вопреки уставу, они передвинули кобуры к середине живота. Один из них, в очках без оправы, прошипел сквозь зубы: «Стая крыс!», не сводя глаз с недоумевающих полицейских, вытянувшихся в струнку в блестящей прусской манере.
Другой майор облизывал губы, словно обезьяна, поедающая перезрелый банан.
Генерал вставил в глазницу монокль и пнул сиротливо валявшуюся на полу Библию.
Линкор застучала по конторке зеленым зонтиком, подняв в воздух тучу пыли и стопку бумаг.
Полицейский унтер пропищал:
— Седьмой участок, ничего особенного не произошло!
— Скотина, — ответила Линкор, ткнув зонтиком в его наполненное пивом брюхо.
— Так точно, мадам, — согласился унтер. И на всякий случай щелкнул каблуками еще раз. Он впервые находился так близко к генералу, притом артиллерийскому. Это привело его в полное замешательство.
Фельдфебель Браун прибежал из своего кабинета в конце коридора с камерами, вытянулся на прусский манер и затараторил бессмысленный рапорт, но не успел его завершить, потому что майор прошипел:
— Фельдфебель, ложись!
Неспособный понять Браун покачал своей бычьей головой. Этот приказ никак не мог относиться к нему. Прошло не меньше десяти лет с тех пор, как он выполнял команды «ложись» и «вперед короткими перебежками».
Майор сморщил нос, поправил артиллерийскую фуражку с огненно-красными галунами и пощелкал хлыстом по голенищу блестящего черного сапога.
— О, этот тип отказывается повиноваться приказам!
Генерал кивнул и сурово воззрился в монокль на Брауна. Чего еще ждать от паршивого пехотинца? Его душа артиллериста преисполнилась презрения.
Линкор кивнула, сощурила глаза в щелочки, выпятила двойной подбородок и заорала на весь участок:
— Ложись, свиное ухо!
Браун рухнул на пол, словно гора, обвалившаяся после взрыва.
— Ползком! — скомандовал майор.
Отталкиваясь локтями, фельдфебель Браун пополз по полу. Ему пришлось пройти весь строевой устав, прежде чем майор счел себя удовлетворенным.
Скорчась, Браун плюхнулся во вращающееся кресло. Он валялся в грязи недельной давности. Скулил, как укушенная бульдогом кошка. Скакал, как сорока, и делал нелепые попытки стоять на руках. При этом сломал три стула, сбил со стола пишущую машинку, пнул в колено своего унтера и разбил до крови собственный нос.
— Физические нагрузки, вот что необходимо этой своре, — громко произнес артиллерийский генерал и плюнул на фотографию знаменитого пехотного командира и полководца, генерала Людендорфа. А затем с неослабевающей энергией гонял весь личный состав участка по комнате до тех пор, пока у полицейских едва не лопнули легкие. Грозил им трибуналом, Восточным фронтом и неизбежной геройской смертью.
Последними словами, которые он выкрикнул перед тем, как потребовать освобождения Малыша, были превосходно выбраны, чтобы вселить ужас в эсэсовцев [80] :