— Пошли туда, посмотрим вблизи на этого червяка-артиллериста, — предложил Малыш.
— А лягушек есть он может? — спросил я. — Однажды я видел, как русский ел их ради того, чтобы получить шнапса.
— Велика важность, — вмешался Легионер. Он не позволял себе ничему удивляться. — Я видел, как один человек ел стеклянные трубки, пока у него не воспалилось горло.
— Хорошо, что не задница, — сказал Малыш. — Но давайте посмотрим на этого артиллериста, устроим ему испытание. Пусть съест двух лягушек и бритвенное лезвие, иначе мы отделаем его.
— Очень надеюсь, что ты не встретишь человека, который отделает тебя, — предостерег Легионер.
— Таких не существует, — уверенно заявил Малыш.
По пути через сад к седьмой палате Малыш нашел лягушку. К его крайней досаде, смог найти лишь одну. Еще он нашел земляного червя.
— Свинья ты, — сказал Легионер.
Артиллерист оказался коренастым, мускулистым шахтером с громадными кулаками. Его густые брови сходились на низком лбу. Маленькие черные глаза тупо уставились на нас. Он улыбнулся с гордостью, когда Петерс спросил, сможет ли он съесть лягушку.
— Могу съесть, что угодно, но не бесплатно.
— Получишь по челюсти, если не съешь, — сказал Малыш, грозя ему большим кулаком.
— Заткнись лучше, — ответил артиллерист. — Я могу накостылять кому угодно, и тебе тоже, дубина.
Малыш громко стукнул кулаком о кулак.
— Слышали? Слышали, что сказал этот обормот? Клянусь всем святым и добрым, я убью его! Превращу в фарш и скормлю тому желтому псу!
— Давай, попробуй, — усмехнулся артиллерист, оставшийся совершенно равнодушным к возбуждению Малыша.
Малыш хотел броситься к нему, но его остановил Легионер.
— Merde, оставь его в покое. Не поднимай здесь шума!
Рвущийся в драку Малыш огляделся по сторонам.
— Я не потерплю этого! Я должен убить его, иначе лопну! Пресвятая Дева, клянусь, я должен его задушить.
— Заткнись, Малыш, — приказал Легионер. — Разберешься с ним, когда встретишь в городе.
Артиллерист загоготал и повернулся к своим товарищам.
— Ребята, расскажите им обо мне и образумьте этого осла.
Какой-то горный охотник поднялся и подошел к нам. Заговорил на едва понятном диалекте:
— Эмиль может сломать голым кулаком ножку стола. Может сбить корову с ног. — Размахнулся и ударил воображаемую корову. — Раз — и корова лежит без сознания. Может поднять артиллерийскую лошадь с седлом и всем прочим.
Презрительно фыркнув, Малыш подошел к большому трехстворчатому окну. Ухватился за раму и два раза дернул для пробы. Потом потянул изо всех сил. Палата огласилась громким скрипом и треском, на Малыша посыпались штукатурка и кирпичная пыль. Потом он повернулся, держа в руках большую раму. Торжествующе оглядел всех, затем бросил ее наружу. Она разбилась о дорожку из каменных плит в саду. Оттуда послышались ругань и крики.
Обитатели палаты громко запротестовали.
Артиллерист кивнул и грузно поднялся на ноги. Подошел к столу, стоявшему посреди пола, оторвал ножку и сломал ее ударом о край койки.
Малыш пожал плечами. Схватил койку с лежавшим на ней пациентом и поднял над головой, заставив того завопить от ужаса. Потом швырнул ее вместе со всем, что на ней было. Она упала на койку артиллериста, смяв всю постель. Затем подошел к единственной в палате умывальной раковине, выдернул ее с такой силой, что болты пролетели мимо его головы, и швырнул во все еще усмехавшегося артиллериста.
— Мы хотим тишины в палате! — крикнул с койки какой-то фельдфебель.
Малыш взглянул на него.
— Ты получишь ее, мой мальчик!
И дважды ударил его по голове, отчего тот потерял сознание.
— Раз ты испортил мою постель, предлагаю привести ее в порядок, — сказал артиллерист, указывая на жуткий разор.
— Наглый хмырь! — заорал Малыш. — Я так тебе искорежу морду, что тебя даже родная мать будет стыдиться!
И с рыком пошел к артиллеристу, стоявшему посреди палаты так, будто все происходившее не имело к нему никакого отношения.
Малыш ударил его всего три раза. Артиллерист повалился с бессмысленно разинутым в удивлении ртом. И прежде, чем он смог подняться, Малыш двинул его ногой по лицу.
Легионер кивнул нам. Мы схватили Малыша и вытащили из палаты.
— Тебя за это посадят, — предсказал Петерс. — Они настучат на тебя, наверняка настучат Самое скверное — окно и раковина.
— Это почему? Сам знаешь, сколько окон и раковин сейчас пропадает, — ответил Малыш. — Я должен был показать этим ребятам, что представляю собой.
Он достал из кармана лягушку и посадил на стол одной из медсестер.
Та пришла в ярость.
— Заткнись, офицерская подстилка, — благопристойно прикрикнул Малыш, — а то так нашлепаю по заднице, что тебе покажется, будто ты побывала под целой военной академией!
Самолеты, как и предсказывал Петерс, вернулись Тлевшие огни, получив с неба новую порцию фосфора, снова разгорелись ярким пламенем [95] .
Количество жертв росло. Босоногие дети шлепали вниз но лестницам, чтобы умереть, как крысы, в сырых подвалах.
По другую сторону Адмиральштрассе, неподалеку от гавани, плелась группа заключенных, собираясь укрыться в помещении склада. Охранники-эсэсовцы с криками подгоняли их плетьми и прикладами винтовок.
Они даже не услышали воя бомбы, угодившей прямо в них. На этом месте осталась лишь кровавая, корчащаяся мешанина, если не считать обычного расходящегося запаха крови, селитры и горелой плоти.
Безногий эсэсовец подполз, плача, к заключенному с разорванным животом. Они умерли, обнявшись. И обоих сожгли огнеметы саперов.
По Мёнкебергштрассе, крадучись, шел какой-то тип; подойдя к трупу, он нагнулся. Блеснул нож, на землю упал палец, а во вместительном кармане исчезло кольцо. Темная, похожая на призрака тень двинулась к другому трупу. Четвертая жертва бомбежки, к которой подошел мародер, зашевелилась и закричала. Удар обгорелой доской, стон. Ловкие пальцы быстро обшарили дрожащее тело. Добычу составили бумажник, паспорт, два кольца и сумочка.
И дальше, к следующему. Должно быть, в панике и ужасе больше всего были повинны мародеры. На Ганзаплатц, на Кайзер Вильгельмштрассе, по всему Альстеру можно было видеть такую же картину.
На углу Альтер Валь и Рёдингсмаркт женщина издала пронзительный вопль безумного ужаса. На нее по-кошачьи бросился какой-то невысокий человек. Сильные пальцы стиснули горло и подавили вопль. Он пинал ее под колени, пока она не упала. Потом лихорадочно полез под облегающую юбку и разорвал тонкие трусики. Женщина отчаянно сучила ногами, но они были бессильны против гибкого, сильного тела.