Ночь безлунная была (месяц где-то прятался), но сильно звездная. Морозец холодил, подгонял немного. Подрагивали плечи бойцов, передергивались…
Встретил их в траншее командир разведроты. Рядом стоял телефонист — за спиной катушка с проводом, в руках аппарат. Здесь же бородатый сапер с большими ножницами.
Сосновский определил порядок следования: сапер, Кочетов, командир группы, остальные следом.
— Передай по строю, — шепнул он Дубиняку-Медведю. — Ползти след в след. Шаг влево, шаг вправо…
— Ясно, командир. Считается побегом, конвой открывает огонь без предупреждения.
— Смешки отставить.
По траншее прошелестел приказ.
— Готовы? — спросил комроты.
— Готовы.
Он взял у связиста аппарат, крутанул ручку, сказал негромко:
— Вызываю шестого. Давай, бог войны. Огонь!
Разом убили тишину три залпа батареи. Взвизгнули в ночи ушедшие в небо мины. Раздалось дружное «ура!». На поле перед траншеей замелькали едва заметные фигуры. А группа, перевалившись через бруствер, уже пахала снежную целину ложбины.
Сосновский полз за разведчиком. В свете ракетных вспышек дивился, как ловко, ужом, вертелся Кочетов. Он будто ползал лучше, чем ходил. Не отставать от него было трудно.
Ложбину миновали нормально. Притаились по остановке сапера. Тот ловко перекусывал колючку, закончил, отодвинулся в сторону.
— Удачи вам, ребята, — шепнул он. — Проволоки не касаться.
— Проволоки не касаться, — передал Сосновский.
— Там, метров через сто, уже в рост можно, перебежками, — подсказал сапер. — Не просматривается.
Благополучно миновали и проволочное заграждение. Бегом ворвались в рощу. Сзади затихла атака, будто бы захлебнулась.
В роще встали на лыжи, до этого их волокли за собой на лямках. Лыжи для разведчика — хороший след. Только очень знающий следопыт, таежник, сможет определить по лыжне — когда и сколько человек прошли и какой груз они имели за спиной.
Шли ходко, бросая взгляды по сторонам. Роща была пуста, разведка не ошиблась. Постепенно она становилась все уже, но гуще и, наконец, незаметно слилась с лесным массивом. Сосновский скомандовал остановку. Проверить, все ли ладно со снаряжением, сориентироваться.
— Кажись, прошли, — отдуваясь, сказал Дубиняк.
Он загрузился больше других. Помимо личной клади, нес на широкой спине еще и рацию. Да пояс оттягивали запасные диски и две тяжелые противотанковые гранаты — кто знает, что может понадобиться в оперативном рейде по тылам противника.
Первое время группу вел разведчик Кочетов — он эту местность хорошо изучил, с осени еще брюхом не раз пропахал. Махом, одним броском пересекли шоссе со снежными переметами. Пошли лесом вдоль него, прислушиваясь к шуму машин.
Со светом углубились в лес. Здесь безопасно было. Немец без особой нужды, без приказа в лесную чащобу не полезет. Он уже хорошо знал, что такое «руссиш партизанен».
Выбрали со всех сторон закрытое местечко, расположились на краткий отдых. Развязали вещмешки. Кочетов, выбрав погуще куст, стряхнув с него снег, разложил под ним костерок.
— Не бойся, командир, — сказал он Сосновскому. — Дымок пока через ветки проберется, без следа растает. А горяченького — кому не хочется.
Горяченького всем хотелось. Выпили крутого чая, передохнули, перекурили. Пошли дальше, все так же придерживаясь шоссе. Снег здесь был глубок, рассыпчат. Трудно давался путь из за валежника — тормозил лыжи, выворачивал. Кустарник цепко хватался ветвями за маскхалаты. Через два часа хода остановились.
— Долго идти будем, — сказал Сима.
— И то, — поддержал его Кочетов. — Лучше быстро ехать, чем долго идти.
Такой вариант был предусмотрен.
— Но лыжи не бросать, — решил Сосновский. — С собой возьмем.
— Смотря на чем поедем, — уточнил разведчик. — А глаже всего нам будет в какую-нибудь колонну впариться.
В этом резон был. Колонна идет своим ходом, ее не задерживают на постах, проверяют лишь головную машину. Но вот как в нее «впариться»?
— Машину подходящую я остановлю, — твердо обещал разведчик. — Ваше дело — ее взять.
— И как ты ее остановишь? — спросил Дубиняк. — «Машина, стой! — раз-два!»
— А у меня прибор есть. — Кочетов вытянул из кармана брюк… рогатку. Из другого кармана — горсть металлических штучек.
— Что это? — спросил Сосновский.
— Ежики. Партизаны со мной поделились. Они их по дорогам разбрасывают. Скаты ими пробиваются — просто так.
Сосновский взял «ежика», положил на ладонь сваренные между собой острые стальные треугольнички. Как бы ни упал такой «ежик» — одно острие всегда вверх торчит.
— А дальше что?
— А дальше, командир, — Кочетов хвастливо помахал рогаткой, — продолжайте движение. Со всем вниманием. Метров на триста вперед. — И пояснил: — Машина ведь после прокола враз не встанет, вот вы ее там и ловите. А я вот здесь залягу, место удобное.
И Кочетов исчез за придорожным сугробом, будто его и не было. Только проворчал, невидимый:
— А командир еще спохватится, что противогаз пожалел.
Сосновский повел группу дальше, вдоль шоссе, выбирая место для засады. Вскоре такое место нашли — лес здесь подобрался к самой обочине, а шоссе хорошо просматривалось в обе стороны.
Залегли. Стали ждать. Сима передал по цепи:
— Курить, как старший по званию, запрещаю.
А Сосновский подумал, что, наверное, оно так. Здесь у Симы армейская книжка старшего лейтенанта, а у себя он, скорее всего, полковник.
Ждали долго. Но операм ожидание привычно. Зато и насмотрелись. И туда, и сюда непрестанно шла техника. Танки, бронетранспортеры, над бортами которых, как опята с пенька, торчали головы в касках. Крытые грузовики. Тягачи с орудиями. Легковые с охраной из мотоциклистов. Однажды на запад прошла колонна нашей техники — в основном танки. Некоторые шли своим ходом, некоторых, как упрямых быков, тянули на прицепе — видимо, к железной дороге. Металл в Германию тащат, не иначе. Хозяйственные, сволочи. Проводили колонну злыми взглядами.
Сосновский очень надеялся на ловкость и смекалку Кочетова. Дело, конечно, он затеял не простое. А с другой стороны, ну щелкнет перед машиной вроде как камешек — передний грузовик скатами его выбросил. Не граната ведь. Правда, расчет и точность нужны идеальные. Но Сосновский надеялся…
А машины все шли — видно, немцы тоже готовились.
Прошла еще одна колонна. В середке ее солдаты горланили песню. Сосновский уловил: «Воль-га, Воль-га, мут-тер Воль-га…»
Выругался, не сдержавшись: все им испоганить надо. Своих песен, что ли, не хватает…