— Тебе придется рискнуть.
Изгой помолчал, чувствуя на себе взгляды всех окружающих.
— Хорошо, — наконец кивнул он.
— Превосходно! — обрадовался Расмус, протягивая руку.
Изгой неохотно отстегнул меч, отдал его бородачу, и тот небрежно бросил оружие себе под ноги.
— Выбирай, — Он, не глядя, махнул в сторону, и Лённарт, повернувшись, обомлел.
Из мрака неспешно выступили четыре тени. В одной из них Изгой узнал Свего — своего коня.
— Они… — Охотник сглотнул. — Не кажутся живыми.
— Не волнуйся, — улыбнулась Дагни. — Ты не заметишь ровным счетом никакой разницы между живым и мертвым.
— Тогда Свего.
— Ну вот и решили, — одобрительно кивнул Расмус. — С рассветом можешь отправляться. А теперь тебе надо поспать.
И Лённарт из Гренграса, не успев ничего возразить, провалился в забытье.
Изгой не понимал, спит он или бодрствует. Все казалось очень явственным, реальным и в то же время слишком кошмарным для того, чтобы быть настоящим. Звезды, одна за другой, скатывались с небесного свода и, оставляя за собой широкие золотистые полосы, с шипением падали куда-то за горизонт. Из-за деревьев поднималось зарево. Пламя костра ревело, словно вырвавшийся из бездны огненный дух.
В лесу заиграл рожок. К нему спустя несколько мгновений робко присоединилась волынка. Затем вплела свое «я» арфа Клеверного острова. Застучала колотушка по бубну… Музыка, веселая и стремительная, пронеслась над заснеженным погостом, бросилась прочь, но, запутавшись в голых ветвях старых осин, осталась.
Земля легко вздрогнула. Где-то лопнула могильная плита. За ней другая. Кто-то со злым шипением царапал мешавшую ему выбраться на волю преграду. Лённарт сидел ни жив ни мертв. Он слышал, как во мраке ходят, как стучат костями и радуются свободе, наблюдая за бесконечным падением звезд.
Теперь огонь лизал не дрова, а груду человеческих останков. Пламя горело мертвенным бледно-голубым светом, и все, что окружало Изгоя, внезапно изменилось.
Вокруг больше не было лесной чащи. Охотник находился на вершине огромного заснеженного пика с острым гребнем. Одинокая гора довлела над обезумевшим, бесчинствующим, стальным морем, глухо и грозно рокочущим где-то внизу. Деревья превратились в пораженные болезнью, исполинские, тянущиеся к небу высохшие руки, а звезды — в человеческие души. Они — жертвы Отига, и прошлого, и нынешнего, и будущего, — с криками падали в бездну, чтобы больше никогда не подняться и остаться забытыми до скончания веков.
Среди сидевших у костра теперь не было Ингольфа, а остальные стали меняться. Лённарт смотрел на них во все глаза и желал проснуться.
Лицо Орвара, и без того неприятное, огрубело, обросло жесткими складками, глаза ввалились, рот растянулся от уха до уха зубастой щелью. Из плеч и локтей, разрывая засаленную собачью шубу, вытянулись черные шипы. Кость, которую он с аппетитом грыз, оказалась не оленьей, а человеческой.
Невзрачный парень, Проклятый Охотник, стал крепче, мускулистее и выше. Кутаясь в черный балахон, он прятал лицо за берестяной маской. Его собак не было рядом, вместо них на земле свернулся тяжелыми толстыми кольцами серебряный змей с треугольной головой. Три глаза — синий, зеленый и желтый — немигающе уставились на Лённарта.
Сив все так же спала и казалась бледной, прозрачной, призрачной, словно утренний туман, вот-вот готовый отступить перед поднимающимся солнцем. Подле нее расположилась Дагни. Лицо, фигура и одежда прекрасной женщины остались прежними, лишь волосы, брови и ресницы превратились в живое, буйное, непокорное пламя.
Расмус постарел и осунулся. Его нос выдался вперед, брови окончательно срослись, белым мхом нависнув над глазами. Волосы седыми неопрятными патлами выбивались из-под помятой кожаной шляпы, свисая на спину и плечи. Он курил трубку, с прищуром наблюдая за падающими звездами.
Музыка стала оглушительной. Скелеты, взявшись за руки, танцевали безумную пляску вокруг вскрытых могил, гремя костями и сардонически ухмыляясь, а козлоногий пастух играл на свирели, все убыстряя и убыстряя темп. Мир начал дрожать и плавиться. Потом помутнел, потек красками и превратился в серое рубище…
Лённарт из Гренграса по прозвищу Изгой проснулся. Отиг завершился. Наступало раннее утро. Горизонт едва-едва побледнел, до восхода солнца оставалось меньше часа. Небо затянули низкие лохматые облака. Шел слабый снег, и стояло полное безветрие.
Было так тихо, что охотник слышал, как медленно и неохотно стучит его сердце.
Он лежал на снегу, завернувшись в плащ, и, к своему удивлению, понял, что находится на поляне, окруженной молчаливыми елями, где-то на границе Йостерлена. Никакого забытого богами кладбища, развороченных могил, старых осин, разбросанных костей и погасшего кострища. Вокруг лежало ровное, никем не тронутое снежное полотно.
Лённарт сел. Поморщился — голова после сна все еще была тяжелой. Не удержался, достав флягу, сделал глоток. Скривился. Вкус показался ему отвратительным.
Изгой не страдал наивностью и не собирался убеждать себя, что случившееся «всего лишь ему привиделось». Не привиделось.
Он был уверен в этом. К тому же охотник не обнаружил меча. Ни на поясе, ни поблизости от себя. Коня, правда, тоже не было видно. Впрочем. Лённ радовался уже тому, что пережил Отиг. Не многие могли похвастаться таким достижением.
Неожиданно за стеной деревьев тихо всхрапнули. Лённарт недоверчиво обернулся. На поляну вышел Свего и, остановившись рядом с хозяином, нетерпеливо фыркнул, выпустив из ноздрей целое облако горячего пара. Мужчина поколебался, но все-таки положил руку на шею коня. Она оказалась теплой, а жеребец — живым. На его шкуре не наблюдалось ни язв, ни черной плесени. Расмус Углежог вернул Изгою то, что обещал.
Охотник увидел, как на снегу, один за другим, появляются следы раздвоенных копыт, словно кто-то только что снял с его глаз пелену морока. Судя по скорости падающих снежинок и еще не исчезнувшим отпечаткам, козел проскакал здесь не больше трех-четырех часов назад.
И тут Расмус не обманул Лённарта. У охотника за головами оставался прекрасный шанс догнать похитителя, прежде чем тот пересечет невидимую границу и скроется в горах.
Больше не мешкая, Изгой прикрепил короткие лыжи к седельной сумке, потуже затянул ремешки и, оказавшись в седле, бросился в погоню, уже будучи уверенным, что сегодня она наконец-то завершится.
Йостерлен кончился, могучие ели остались позади, и Лённарт спустился в заросшую березами низину, продвигаясь вдоль едва угадываемого, скованного стужей речного русла. Места были незнакомые, но он держался следов. Козел нутром чувствовал скрытую под снегом тропу, поэтому Изгой, двигавшийся по уже проторенной дорожке, ни о чем не беспокоился. Разумеется, о галопе он даже не думал — берег лошадиные ноги, но скорость продвижения его не тревожила. Преследователь знал, что движется быстрее лишенного магии нигири.