Все рода войск оформили своих Героев Советского Союза – все, кроме флота. Флот в финской не воевал, да и другие заботы у него обнаружились: лед на Балтийском море сломался раньше обычного, вода спала, стало мелко, корабли надо было спасать… В общем, у Пургина насчет флота, наградных дел и льда была информация очень точная. Очень точная, ибо в этой игре проигрывать было нельзя.
Когда оформление документов на награды подходило к концу, Пургин услышал, как над его головой, не очень высоко, среди пахнущих пылью бумаг тихонько пропела труба. Он поднял голову, но никакого трубача в комнате не увидел – полки были завалены папками, старыми книгами, бумагами, какими-то серыми, обляпанными лохмотьями пыли верстками, неряшливо связанными обрывками веревки. В груди у Пургина что-то дрогнуло, забилось.
Неужто пора?
По внутреннему телефону он позвонил новой секретарше главного – молчаливой особе, чей портрет никак не соответствовал установившемуся штампу: все секретарши, как известно, болтливы, будто сороки, эта больше старалась молчать, часто замыкалась в себя, и тогда доброжелательное лицо ее тяжелело, становилось далеким и она, чтобы скрыть его, с папиросой подходила к окну. По-мужицки расставив ноги, долго смотрела в пространство, поглощенная тяжелой заботой, – это было видно по ее фигуре, согнувшейся под непосильной ношей, перекошенным плечам, устало согнутой спине – от папироски уже одна бумажная дудка осталась, сотлела до надписи, огонь даже на лак ногтей переполз, а секретарша этого все не замечала. Пургин прозвал ее Пишбарышней.
Очень нетипичная для пишбарышни была эта Пишбарышня. Другое дело – приветливая красивая Людочка с призывным сердечком полных накрашенных губ, с мужским галстуком, подпирающим нежную шею – Людочка была типичным образчиком секретарши: мягкой, обходительной, болтливой; но Людочка пошла по другой стезе – она все-таки научилась носиться с вечным пером в руках по всей Москве и, зорко наблюдая за социалистической действительностью, строчить информашки – небольшие заметки по формуле «что, где, когда?» – работа, за которую не брался ни один серьезный журналист, а Людочка порхала, как птица, и была счастлива. В военном отделе она не прижилась: бой барабанов, пахнущие порохом железки и словесное обрамление строевых и прочих команд показалось ей скучным, грубым, и Людочка перешла в отдел информации. Отдел информации был как раз по ней.
Пургин невольно прислушался к коридору – что в нем? Коридор был пуст. Главный двадцать минут назад укатил на очередное совещание – газету делать ему не давали, основной заботой его было представительство, а газету делали «серые кардиналы» – его заместители.
– Жозефина Сергеевна! Как там патрон? Сильно занят? – спросил Пургин в телефонную трубку. – Если не очень, то я зайду. А? Можно?
– Главный будет не раньше чем через полтора часа, – ответила Пишбарышня.
– Опять совещается?
– Опять совещается! – угрюмым голосом подтвердила секретарша.
– Как же мне быть? Мне по вертушке надо позвонить в Политуправление РККА. Срочный разговор.
– Что, снова что-нибудь с визой на материал?
– С визой, – подтвердил Пургин, – очень плохо дают «добро», многое из материалов вымаривают, долго держат. Простаиваем!
– Ох этот ПУР, – недобро вздохнула Пишбарышня, – приходите, я вас пропущу к вертушке, но…
Пургин понял, что это за «но» – часовой, который стоял у кабинета главного до сих пор – приказа об отводе не было, и часовой нес службу, охранял пишбарышню, стол с бумагами, кабинет главного и телефоны.
– С часовым я договорюсь, – сказал Пургин.
Двери главного караулил тот самый деревенский паренек с беззащитными глазами и открытым конопатым лицом, которое никак не могло сдержать улыбку. Все, кто его видел, улыбались в ответ.
– Привет, солнышко! – сказал ему Пургин и протянул руку.
– Здравия желавия! – ответил бравый боец и пожал протянутую руку. Зачарованно уставился мечтательными зенками на ордена Пургина.
Раз пожал руку, раз засиял радостно и стал пожирать взглядом ордена – значит все в порядке… Все будет в порядке.
– Я ненадолго, – сказал Пургин, – к телефону…
В следующий миг улыбающийся часовой остался по ту сторону плотно прикрытой двери.
Быстро придвинув к себе вертушку и внутренне удивляясь тому, что у него даже пальцы не дрожат, Пургин набрал телефон начальника наградного отдела Военно-Морского наркомата, тот оказался на месте – был бодр, как пионер, и голос у него был пионерский – звонкий, чистый, ликующий. «Чего же ты радуешься, капитан первого ранга? – невольно подумал Пургин. – Деньги по облигации выиграл, что ли?»
– Товарищ капитан первого ранга, – жестко держа роль, понимая, что ни даст свернуть ни себе, ни собеседнику с намеченной тропки ни на сантиметр, начал Пургин, – с вами разговаривают из приемной Наркома внутренних дел СССР…
– Слушаю вас, товарищ Лаврентий Павлович! – вскричал на том конце провода военно-морской наградник, и голос его пошел мелкими трещинками, угас, мигом утерял пионерскую звонкость – капитан первого ранга знал, как с кем разговаривать.
– Да не Лаврентий Павлович это, – с досадой произнес Пургин, – еще не хватало Лаврентию Павловичу беседовать с вами! У него государственных забот больше, чем положено простому смертному…
– Извините великодушно, товарищ…
– Комиссар государственной безопасности второго ранга Прохоров, – подсказал Пургин.
– Простите великодушно, товарищ Прохоров! В нашем наркомате товарища Берию очень ценят и любят…
– Это мы знаем, – снисходительно произнес Пургин, – так вот, у Лаврентия Павловича есть одна доверительная просьба к вашему наркомату… который так его любит, и, в частности, к вам, – Пургин физически почувствовал, как собеседник его на том конце провода напрягся, задышал неровно, с опаской: неужели Лаврентий Павлович знает и его? Его, каперанга Сидорцева? Впрочем, ведомству Лаврентия Павловича положено знать все. И всех. Сотрудники Берии работают и в их наркомате, особенно много в Управлении кадров, к которому принадлежит и наградной отдел, это капитан первого ранга знал точно. – К вам лично, да-да, – подтвердил Пургин.
– Буду рад выполнить любое поручение товарища Берия!
– Вы знаете, что товарищ Сталин выдал лимитированное количество звезд Героя Советского Союза по родам войск – пять, и ни одной больше! Мы свои звезды оформили, а вы, наверное, нет…
– Нет, – подтвердил наградник, заранее винясь перед НКВД за то, что героев на флоте оказалось мало, – мы же всю войну простояли в резерве.
– Вот в этом-то и заключена личная просьба Лаврентия Павловича. Дело в том, что у нас вернулся с боевого задания один очень ценный, очень опытный сотрудник. Был за границей, обеспечивал военные операции оттуда, собирал важнейшие разведданные. По тому, что он сделал, – достоин звания Героя Советского Союза. А мы весь свой лимит исчерпали, – Пургин сделал паузу, ожидая реакции собеседника, – увы! Все пять звезд использовали…