А ведь Верховный правитель – это почти царь! Главное лицо в нынешней России. Есть еще, правда, Ленин, но Ленин – это по ту сторону фронта, а Колчак – по эту. Бегичев вздохнул – вздох был неловким – и произнес вслух:
– Эх, Александр Васильевич!
Колчак вздох понял правильно, ничего не ответил, лишь заработал быстрее вилкой и ножом – принесли мясо, и мясо это было жестким. «Ободрали какого-то перестарку и подали адмиралу под видом парной телятины, – недовольно отметил Бегичев. – И тут... даже тут, у самых высоких верхов – воровство».
Вскоре Бегичев поднялся:
– Александр Васильевич, мне пора. Поздно уже, темно, патрули, метель, замерзнуть недолго.
Адмирал не стал задерживать Бегичева.
– Вас отвезет моя машина. Вы ведь в гостинице остановились?
– Гостиница мне – того... – Бегичев поморщился, ему неприятно было об этом говорить, – кусается. Я у одной бабули снял угол.
Колчак хотел сказать, что Анна Васильевна тоже снимает угол, но промолчал – в конце концов это, во-первых, личное дело каждого, где жить, а во-вторых, Бегичев совершенно не знает, кто такая Анна Васильевна, и знать ему это совершенно необязательно.
Вместо доверительного разговора, добрых, до слез воспоминаний двух старых северных волков получился обыкновенный невкусный ужин. Колчак тоже поднялся из-за стола. Легкая печальная улыбка возникла у него на лице, он подумал: «Надо бы Бегичеву присвоить какое-нибудь офицерское звание, сейчас это в моих силах, подмахнуть бумажку – плевое дело», но в следующий миг возникшая мысль угасла.
Существует хорошее правило: если не хочешь неприятностей, не хочешь, чтобы прошлое ударило кулаком в поддых, никогда в него не возвращайся, не ищи с ним свидания. А он нарушил это правило – стал искать встречи. И ошибся: теплых сердечных объятий с восторженными возгласами «А помнишь?» не получилось.
– Ну, ваше благородие Александр Васильевич, – Бегичев вновь назвал Колчака по старинке, и адмирал против этого не возражал, – подошел к Колчаку: – Ну...
Они обнялись, постояли несколько секунд молча. Бегичев услышал, как гулко дернулся и застыл на шее адмирала кадык, ему сделалось жаль Колчака, он откинулся от него:
– Что ж, на Север так на Север, только плохо, что без вас, ваше высокопревосходительство. Очень хотелось бы еще разок сплавать вместе.
– Мне тоже очень хотелось бы. – На шее у Колчака вновь гулко, будто гирька от часов, подброшенная рывком металлической цепи, подскочил и опустился кадык.
«Все-таки ты, Александр Васильевич, такой же земной, такой же мясной и костяной, как и все мы, человек», – невольно отметил Бегичев.
Через минуту он ушел. Больше они с Колчаком никогда не встречались.
Колчак часто бывал на фронте, пожалуй, даже чаще, чем следовало бывать Верховному правителю. Война на суше сильно отличается от войны на море – это на море командующий флотом должен обязательно находиться на мостике и заниматься оперативным руководством – баталии там зачастую разыгрываются на небольших водных пространствах, которые с точки зрения военных действий на суше вообще не имеют никакого значения, крупные боевые операции на земле порою захватывают тысячи километров, и тут командующему вовсе необязательно непосредственно находиться в войсках, сидеть в окопах, ему гораздо важнее видеть все происходящее на карте и предусматривать всякое, даже малое движение противника. Тут – совсем другие мерки, совсем иное мышление.
Вскоре злые языки стали поговаривать: как только Колчак побывает на фронте, так фронт в этом месте незамедлительно прогибается.
Так это произошло с Челябинском.
Адмирал побывал там, был ласково принят населением, восторженно – в войсках, утвердил план разгрома красных частей – фронт, кстати, был длинным, без малого полторы тысячи километров – и отбыл с фронта, уверенный в победе. Надо заметить, что армия Колчака к этой поре была огромной – четыреста тысяч человек. Кроме того, под его крылом (но под командованием французского генерала Жанена, человека с ущемленным самолюбием) находилось около сорока тысяч белочехов, восемьдесят тысяч японцев, оседлавших дальневосточные сопки, будто свои собственные, шесть с лишним тысяч англичан и канадцев, восемь тысяч американцев, полторы тысячи французов и еще кое-что по мелочи – соединения сербов, поляков, румынов, итальянцев и прочих любителей отведать сладкого пирога с чужого стола. С такой армией перекусить горло можно было кому угодно, не только оборванным, голодным и холодным, иногда совершенно безоружным красноармейцам.
И все-таки Колчак не перекусил. Не смог.
По плану штабистов Челябинск надлежало сдать, заманить в город, как в котел, красных и накрыть их там крышкой. И сварить в собственном соусе.
Не получилось.
Город благополучно сдали – произвели это неряшливо, отходя от плана и расстреливая по ошибке своих, – а взять обратно не взяли. И крышкой его не накрыли. И суп из красных не сварили. Остались на бобах – «при своих интересах», как говорят игроки в карты.
Следом начали прогибаться и другие фронты, словно злой рок преследовал генералов, командовавших колчаковскими армиями, – Дутова, Савельева, Ханкина.
Стали поговаривать, что Колчака тоже преследует злой рок.
Первого мая 1919 года произошло событие, на первый взгляд рядовое – такие неприятные истории у Колчака случались и ранее, но прежде они не были поворотными: на фронт прибыл украинский полк имени Тараса Шевченко. Хохлы свой полк упорно называли куренем, как во времена славного Тараса Бульбы, но этим сходство их с легендарным героем и заканчивалось: воевать им не хотелось, хотелось сала с вареньем, хотелось пограбить справные уральские «мазанки», и хохлы на станции Сарай-Гир, недалеко от Златоуста, подняли мятеж.
Восстание решили подавить, но опоздали: к куреню примкнули «сочувствующие» – солдаты четырех полков и егерского батальона.
В результате несколько тысяч солдат вместе с артиллерией и обозом перешли к красным. Еще несколько тысяч просто разбежались. На фронте образовалась дыра – большая дыра, в целую сотню километров. В эту гигантскую брешь немедленно ринулась конница красных.
Колчак о бреши узнал с опозданием – ему просто побоялись об этом вовремя сообщить. В дыру бросили формирующийся, еще не слепленный, сырой, почти без командиров, без штаба корпус. Корпус ничего сделать не смог. Только людей зря погубили.
В результате, чтобы выровнять фронт, пришлось отводить несколько колчаковских частей.
Нагло вели себя чехи, руководимые генерал-лейтенантом Гайдой. Бывший фельдшер продолжал быстро двигаться по лестнице и стал уже генерал-лейтенантом. Воевать чехи не умели, зато умели хорошо грабить.
Грабили они знатно. Достаточно сказать, что, когда они со своим барахлом оттягивались на восток, каждому чеху было выделено по половине вагона под трофеи.
По половине пульмана – это не шутка: там английский танк можно спрятать, а уж награбленного вместить – без счета. Начальство, соответственно, больше.