В дверь стучат.
Канарис включает свет, спустив ноги с кровати, нашаривает туфли. Кто бы это мог быть? Наверное, Фегелейн со своей очередной провокацией.
Он отпирает.
На пороге — командир подводной лодки, той самой, которая должна доставить адмирала к Абсту.
Почему он здесь? Моряк не должен был появляться в отеле!
Офицер протягивает бумагу.
Это радиограмма. Гитлер приказывает Канарису и Фегелейну немедленно прибыть в “Вольфшанце”.
— Хорошо, — говорит Канарис, — приготовьтесь, снимаемся в полдень.
Он ковыляет к кровати, чувствуя, как слабеют колени.
Карцов лежал в кровати, занимавшей добрую половину тесного каменного закутка. Рядом стоял Глюк и кормил его с ложечки мясным бульоном, горячим, крепким. Чашка быстро опустела.
— Больше нельзя, — наставительно сказал Глюк. — Можешь подохнуть, если обожрешься.
И он ушел, заперев за собой дверь.
Абст пока не появлялся.
Трижды в сутки Глюк приносит еду, кофе. Почти не разговаривает. Задал несколько вопросов: возраст, профессия, долго ли пробыл в воде…
Счет времени Карцов ведет так: три приема пищи — следовательно, прошли сутки; вновь завтрак, обед и ужин — еще сутки долой.
Маленькая лампочка, подвешенная под самыми сводами, горит все время; свет ее чуть пульсирует.
Карцев сыт, отдохнул, полностью экипирован — на нем такой же вязаный свитер, брюки и шапочка, что и у Глюка. Одежду тоже принес рыжебородый — бросил на койку, показал рукой: одевайся! Вспомнив что-то, ушел и вернулся с парой войлочных туфель — швырнул их под ноги Карцеву и молча стал у двери.
Карцов натянул брюки, с трудом просунул голову в узкий воротник свитера, надел туфли.
Глюк сел на кровать, поднял штанину на левой ноге.
— Пощупай, — распорядился он, шлепнув себя по голени, — пощупай и определи, что здесь было, если ты действительно врач.
Карцов опустился на корточки, осторожно коснулся толстого иссиня-белого колена своего стража.
— Не здесь. — Глюк покрутил головой. — Ниже бери.
Руки Карцова скользнули к икроножной мышце, исследовали голень.
На кости было утолщение. Пальцы тщательно ощупали кость, промяли мышцы.
— У вас был перелом, — сказал Карцов. — Косой закрытый перелом, скорее всего, обеих костей. А лечили вас плохо: большая берцовая кость срослась не совсем правильно… Я не ошибся?
Глюк промолчал.
— Когда это случилось? Лет пять назад?
— Шесть…
Все это происходило вчера, на третий день пребывания Карцова в гроте.
А сегодня, тотчас после завтрака, Глюк вывел пленника из пещеры. За дверью их ждал радист.
И вот они идут узким извилистым коридором. Лампочки, подвешенные на вбитых в скалу крючьях, едва светят, надо зорко глядеть под ноги, чтобы не оступиться.
Провожатые останавливаются у овальной двери. Глюк тянет за железную скобу. Дверь открывается.
Большая пещера. Вверху обилие сталактитов, стены сравнительно гладкие, пол в центре покрыт брезентом, под которым угадывается что-то мягкое.
Посреди пещеры подобие стола, возле него несколько складных табуретов и шест с поперечиной. А на шесте нахохлился серый какаду — настоящий, живой!
Карцову чудится: вот попугай встрепенется, захлопает крыльями, прокричит “Пиастры, пиастры!” — и в пещере появится колченогий Сильвер…
Но попугай неподвижен. А вместо героя “Острова сокровищ” к столу подходит Абст.
Он вышел откуда-то сбоку, кивком показал Карцову на табурет, сел сам.
Лязгнула дверь: конвоиры ушли.
Протянув руку, Абст пододвигает попугаю блюдечко с кормом, перекладывает на столе книги. Так проходит около минуты.
— Ну, — говорит Абст, подняв голову и оглядывая Карцева, — как чувствуете себя?
— Спасибо, хорошо.
— Сколько вам лет?
— Двадцать девять.
— Двадцать девять, — повторяет Абст. — Кажетесь вы значительно старше. Много пережили? Что же с вами случилось?
Карцов может быть опознан только по голосу: противник не видел его лица. Поэтому он ведет себя соответственно. На корабле союзников рядом с нацистским диверсантом находился человек, истерически выкрикивавший английские и русские слова. Теперь же перед Абстом спокойный, рассудительный мужчина, чья речь нетороплива и тиха, немецкий язык безупречен.
— Я бы хотел спросить… — Карцов с любопытством разглядывал пещеру. — Где я нахожусь?
— Вы у друзей. — Абст простодушно улыбается.
— Это я понимаю. Но кому я обязан спасением? Я уже совсем было потерял надежду, и вдруг… Что это за грот?
— Скоро узнаете. Всему свое время. А пока спрашиваю я. Итак, вы назвались врачом?
— Я невропатолог.
— И вы немец?
Задав последний вопрос, Абст видит: тень пробежала по лицу сидящего перед ним человека. Покоившиеся на коленях руки задвигались, пальцы так сжали друг дружку, что побелели фаланги.
Он повторяет вопрос.
— Да, я немец, — тихо отвечает Карцов. — Но я мирный человек и никогда…
— Как вас зовут?
Готовясь к беседе, Карцов решил, что возьмет фамилию и имя своего школьного друга. Он отвечает:
— Ханс Рейнхельт.
— Хорошо, — говорит Абст. — Итак, Ханс Рейнхельт, в какой части Германии вы жили? Назовите город, улицу, номер дома. Укажите близких, соседей. Меня интересует все.
— К сожалению, о Германии я знаю лишь по рассказам отца и учебникам истории и географии.
— Значит, вы немец, но жили за границей?
— Да.
— Эмигрант?
— Сын эмигранта.
— Хорошо, — повторяет Абст. — Назовите страну, ставшую вашей второй родиной.
Карцов выдерживает паузу.
— Говорите же!
— Я из России.
— Из России? — все так же невозмутимо продолжает Абст. — Даже родились там?
Карцов кивает.
— Немцами были и отец ваш и мать?
— Да.
— И они живы?
— Мать умерла. Отец был жив.
— Был жив… Как это понять?
— Его мобилизовали в русскую армию. Где он, жив ли, мне неизвестно.