Именно здесь их слух впервые уловил доносившееся из–за стен пение. Пели «Тихую ночь». В первый момент они не поверили собственным ушам: невероятно! Но теперь для них не существовало ничего невероятного, и поэтому они просто стояли и слушали. Некоторые даже присели на кучи камней и, подперев ладонями щеки, опустили головы.

В какой–то момент Фрайтаг пережил слуховую галлюцинацию, такую неожиданную, что голова у него пошла кругом. Он мог поклясться, что услышал, будто слова знакомой с детства песни кто–то заменил на непристойности, хотя сама она и звучала все так же печально и нежно. Впрочем, наваждение быстро прошло.

Лейтенант Риттер взял на себя обязанности проводника и помог им дойти до главной арки. Он знал, где ее искать, однако в течение нескольких минут могло показаться, будто он силился вспомнить, в которой из четырех мощных стен она находится. Прямо под ними, всего в нескольких метрах, протекала Ловать. Господи, с которой же стороны вход?

Но, слава богу, он быстро вспомнил. Они поднялись и, снова крадучись, двинулись вдоль стен крепости. Спустя какое–то время, после того как их остановили для проверки часовые, они, наконец, прошли под гигантскими сводами и оказались во внутреннем дворе.

И вот теперь, стоя на крепостной стене, Фрайтаг вновь услышал пение. «Тихая ночь». Звуки долетали откуда–то снизу, со стороны внутреннего двора. Господи, у кого это еще хватает сил петь? Наверно, это офицер или капеллан пытается вселить дух в свою паству. В некотором роде сегодня эта песня казалась еще более невероятной, нежели накануне, хотя бы потому, что за двадцать четыре часа Фрайтаг успел уяснить для себя условия жизни внутри крепости. Он прислушался, и ему тотчас вспомнились непристойности, которые его ухо уловило накануне. Сегодня он их не услышал, однако размышлять, почему это так, не стал.

Поющие голоса тронули его до глубины души, впрочем, не его одного.

К нему подошел Шрадер. По–видимому, поднялся снизу. Он что–то сказал — Фрайтаг не расслышал, что именно, — после чего облокотился на парапет. Наверно, ждал, когда же там, внизу, прекратят петь. Шрадер оказался не один. С ним был рядовой Тиммерман. Этот тоже облокотился на парапет. Впрочем, парапетом эту невысокую насыпь, укрепленную в отдельных местах балками и камнями, можно было назвать лишь условно. Те, кто нес караул на крепости, обычно укрывались от непогоды в углублениях, выкопанных по верху земляных стен.

Фрайтаг посмотрел на этих двоих, понял, что вступать в разговор с ним они не намерены — по крайней мере пока. Ему почему–то тотчас вспомнились пьянчужка–мать и ее забулдыги–ухажеры. И хотя это не помешало им сохранить неплохие отношения, ему было больно от одной только мысли, что к его теплым чувствам к матери примешиваются ненависть и отвращение.

Ячейки в его голове, в которых хранились самые разные воспоминания, мысли, представления, страхи, душевные терзания, неожиданно словно перепутались, и все, что в них хранилось, тоже начало перемешиваться между собой в неприятную, омерзительную кашу. Несколько секунд он пытался вновь разложить все по полочкам, но помешали усталость и голод. Он даже всплакнул, однако быстро сумел побороть слезы, а может, они просто иссякли сами собой.

— Отец небесный, — прошептал Тиммерман.

Голоса внизу смолкли.

— Рановато ты пришел, — сказал Фрайтаг, обращаясь к Шрадеру.

— Дарнедде говорит, что ты заслужил несколько часов отдыха, — ответил Шрадер. — Он еще раньше хотел это сказать, да забыл.

— Мне и здесь неплохо, — ответил Фрайтаг.

— Неправда. Ступай вниз. Там можно поспать. Здесь слишком для этого холодно, — возразил Шрадер.

— Ничего страшного. Я не замерз. — Фрайтаг даже заставил себя улыбнуться.

— Как хочешь, — пожал плечами Шрадер. — Кого–нибудь видел?

— Никого.

Шрадер схватил его за плечо.

— Господи, ты ведь насквозь мокрый! Живо ступай отсюда! Не хватало еще, чтобы ты еще здесь слег! Живо вниз! Сию же минуту. Ты меня понял? Господи, Фрайтаг, на тебе же нет ни одной целой нитки!

Голос Шрадера звучал такой неподдельной заботой, что Фрайтаг вновь впал в оцепенение.

— Ты слышишь меня?

— Слышу.

— Да ты уже, наверно, нездоров. Ты что, хочешь замерзнуть насмерть?

— Здесь холодно.

Нет, холод он действительно ощущал, а когда поднялся во весь рост над парапетом, то и пронизывающий восточный ветер. Ветер нес с собой песок и пепел, но только не снег. Фрайтаг подставил ему лицо, и на губах его заиграла странная улыбка. Правда, в следующий момент у него уже зуб на зуб не попадал и улыбки как не бывало.

Где–то прогремел выстрел. Отколовшись от парапета, вниз полетели комья земли. И еще эти звуки — едва уловимые звуки впивающихся в землю пуль.

Шрадер больно ударил его по ногам, а когда Фрайтаг начал падать, подхватил под мышки.

— Идиот, вот же идиот! — негромко произнес он, словно самому себе. Фрайтаг ощутил холод во всем теле и застонал.

Парапет был широким. Ступени, что вели вниз, гораздо уже. Шрадер помог ему спуститься, и вскоре они уже были внизу. Тиммерман проводил их взглядом.

— Кордтс однажды врезал Моллю по ногам, — произнес Фрайтаг, трясясь всем телом. — Вот мерзавец. Жаль, что тебя там не было.

Шрадер потащил его вниз. Он чувствовал, что Фрайтаг замерз до костей, хотя, если не считая этого, с ним было все в порядке. Они вышли в крытую галерею под стеной, из которой ряд небольших арок открывал вход во внутренний двор. На другом конце двора пылал костер, и на фоне пламени четко вырисовывался силуэт угодившего в пруд русского танка. Танк торчал изо льда под углом, дуло на башне было повернуто в обратную сторону. Ну как, получил? Так тебе и надо, подумал про себя Фрайтаг.

Глава 26

Спустя две недели они по–прежнему оставались там же. 9 января. И мертвые, и живые по–прежнему в цитадели. К этому моменту надежды у них уже не было. Правда, пока живые еще живы, оставалась крохотная вероятность того, что кто–нибудь придет и спасет их. А вот надежда уже иссякла.

Потому что надежда требует хотя бы крупицы энергии, бодрости, а у них всего этого уже давно не было.

Они не жили, а скорее функционировали как какие–нибудь механизмы, — стреляли из винтовок, бросали гранаты, а в утомительные периоды затишья предавались каждый своим думам.

В конце концов, разве не известно, что ад длится целую вечность? Нет, вечность — это слишком сильно сказано. Их ад просто длился.

Мертвые валялись по всему внутреннему двору — как свои, так и русские, которым несколько раз удалось прорваться сюда и получить пулю. В некотором роде Фрайтаг даже завидовал Кордтсу. Уничтоженный им русский танк «Т–34» — пожалуй, единственный акт мужества, который он, Фрайтаг, совершил за всю свою жизнь, — тоже был на прежнем своем месте, застряв в замерзшем пруду посредине двора. Там, где лед был проломан, вода вновь затянулась коркой, взяв в ледяные тиски железную махину. Тела членов экипажа все так же лежали рядом. Правда, лица были изуродованы до неузнаваемости пулями, которые всадили в них доведенные едва ли не до безумия защитники цитадели. Правда, это не слишком бросалось в глаза, потому что вокруг валялись десятки других мертвых тел.