Сегодня пушки не стреляли. Причину их молчания знали Шерер, Мабриус и несколько старших офицеров. Остальным было известно лишь то, что русские прорвались на участке Пауперса, но в конечном итоге были отброшены за периметр.
Русские, или по меньшей мере их начальство — командиры и комиссары — должно быть, пришли в ярость от этой неудачи, от неспособности воспользоваться подвернувшейся возможностью. Имея за плечами почти полугодовой опыт войны, они привыкли к неудачам и стремились воспользоваться любым неожиданным тактическим преимуществом. В такие моменты они впадали в гнев, который спокойно уживался в них с терпеливым стоическим фанатизмом.
Такой противоречивый и нестабильный тип мышления приводил к частой смене настроения командиров и комиссаров, которые, возможно, решили бы расстрелять оставшихся в живых солдат, виновных, по их мнению, в сегодняшней неудаче. Тех, кто ворвался на немецкие позиции и смог вернуться назад в лагеря советских войск, расположившиеся на заснеженных болотах, которые со всех сторон окружают Холм.
Вместо этого они решили с наступлением ночи повторно атаковать город.
Поскольку Кордтс был последним, кто видел Байера и Фрайтага живыми, он получил приказ вернуться и отыскать их. В любом случае Байер был ранен, и если он не погиб при атаке танков, то, по всей видимости, в данный момент находится в полевом госпитале. Или, возможно, оказался в каких–то развалинах, где ему окажут помощь другие солдаты. Вообще–то он может находиться где угодно, и на самом деле главной задачей Кордтса был поиск Фрайтага. Фрайтаг считался надежным парнем и должен был уже объявиться где–нибудь на периметре. Периметр в эти дни был настолько непрочен, что губительным для него могло стать даже отсутствие одного человека и омрачить тем самым мысли всего своего подразделения и командира. Кордтсу велели вернуться после часа поисков обратно в город, с Фрайтагом или без него. Кордтс был именно той боевой единицей, от которой зависела жизнь его товарищей.
На краю города между несколькими домами тянулось огромное открытое пространство. Дома, похоже, были когда–то выстроены хаотично, без плана. Таким образом, немецкие солдаты, перемещавшиеся внутри периметра и центральной части города, оставались уязвимыми для русских снайперов, да и для огня из любого вражеского оружия. Здесь имелись такие места, которые защитники Холма старались пересечь исключительно бегом. При этом неприятельским наблюдателям или засевшим в развалинах домов снайперам они были видны как на ладони. Если, конечно, Шерер не перевешал всех снайперов. В отношении этого Кордтс испытывал самые серьезные сомнения. Но даже если за ним сейчас следят глаза врагов, он все равно не станет перебегать эти открытые пространства, как делает это большинство его товарищей. Он слишком устал. Когда люди устают, они необязательно становятся беззаботными, если помнят о том, какому риску ежеминутно подвергаются. Они просто находятся на пределе человеческих сил и идут в тех случаях, в которых иначе наверняка побежали бы.
Над миром опускалась ночь, и Кордтс ожидал наступления темноты, которая позволит передвигаться более свободно. Ему действительно был дан всего час для розыска Фрайтага, но он не относился к тому типу людей, которые буквально выполняют приказы. Кордтс думал лишь о том, как бы скорее прошел этот час. Нынешняя ночь, судя по всему, будет такой же холодной, как и вчера. Кордтс слышал, как скрипят на снегу его сапоги. Почувствовав холод, он прибавил шаг. Ему посчастливилось избежать выстрелов, и вскоре он оказался в относительной безопасности, выйдя на улицу, где унылой чередой тянулись разрушенные здания. Чем ближе к центру города, тем кучнее располагались развалины. Здесь были улицы и переулки. Некоторые из них довольно узкие. До границ периметра отсюда было рукой подать. Он посмотрел назад. Длинная и узкая красная полоска линии горизонта здесь была видна лишь частично, коротким отрезком, ограниченным с обеих сторон черными силуэтами искореженных взрывами домов.
Внутри некоторых соседних зданий горел огонь — это жгли костры забившиеся туда в поисках тепла немецкие солдаты.
Мысль о возвращении в полевой госпиталь, расположенный в здании ГПУ, — самое подходящее место, в котором мог оказаться Байер, — угнетала его, потому он решил прежде заглянуть в несколько других мест.
Кордтс остановился у бочки из–под бензина, в которой пылал огонь. Из нее торчали во все стороны длинные доски, напоминая макушку индейского вигвама. Пламя весело лизало сухое дерево. Стоявшие вокруг солдаты молча посмотрели на Кордтса. Было слишком холодно, чтобы вести лишние разговоры. Они лишь изредка скупо обменивались короткими словами, причем только в тех случаях, когда в этом возникала необходимость. Кордтс потопал ногами, чтобы согреться, и ему показалось, будто к его щиколоткам привязаны кирпичи. Тупая боль отдавалась в области лодыжек.
Было холодно настолько, что даже не хотелось думать. В голове Кордтса сформировался вопрос: вы не видели Фрайтага или Байера? Гарнизон был мал, и поэтому кто–нибудь из солдат вполне мог видеть или того, или другого. Правда, не всех в городе знали по фамилиям. Кордтс никак не мог придумать, как выразить точнее то, что ему нужно.
— Курить есть? — наконец выдавил он из себя.
Трое солдат, гревшихся возле бочки, ответили ему сардоническими улыбками.
— Может, тебя и шнапсом угостить? — съязвил один из них. Все слабо рассмеялись, явно не желая тратить лишние силы.
Из–за раны в щеке Кордтсу было трудно нормально говорить.
— Гм, — произнес он, стискивая зубы и стараясь удержаться от дрожи, вызванной холодом. Он схватился за конец одной из досок, торчавший из бочки, и ощутил тепло нагретого пламенем костра дерева и тепло самого костра. Лечение гипнозом… Эта мысль откуда–то появилась в его сознании, как будто чей–то голос прошептал ее ему на ухо. При этом он неотрывно смотрел на огонь.
Языки пламени плясали перед лицами собравшихся вокруг бочки солдат, постепенно делаясь ниже и слабее. В холодном воздухе был хорошо виден дым, дыхание людей и взлетавшие вверх искры.
— Бледный тощий парень, почти альбинос, — с усилием произнес наконец Кордтс. — Низкорослый, с рыжими кудрявыми волосами. Видели такого? Он описывал Фрайтага, о внешности которого — это очевидно — было проще рассказать другим людям. Хотя внешние черты защитников города были скрыты под всевозможной одеждой, собранной где придется, под красноватой патиной зимнего загара, под коростой обмороженной кожи и слоем серой копоти и неимоверной усталости, вечной печатью лежавшей на лицах. Все они казались похожими, как братья. И все же Кордтс почувствовал ничтожную радость от способности достаточно точно описать внешность Фрайтага. О боже, как все–таки здесь холодно, подумал он.
— Да, пожалуй, я видел его, — отозвался один из солдат. — Как его зовут?
— Фрайтаг, — ответил Кордтс.
— Да, точно, — подтвердил солдат. — Я видел этого парня. Он пропал без вести?
— Он отводил в госпиталь раненого. Они убегали от русского танка.
— Мы видели этот танк, — вступил в разговор второй солдат. — Он промчался мимо нас, прямо к зданию ГПУ.