Вошла секретарша. Поставив на стол поднос с кружкой кофе и сахарницей, доложила, что прибыл и ждет штандартенфюрер Тилле.
Гейдрих взглянул на часы. Было ровно десять.
— Просите, — сказал он.
Тилле вошел. Гейдрих вспомнил слова Мюллера: «в скверном настроении, нервничает». Вспомнил об этом, потому что сейчас посетитель выглядел бодрым, уверенным в себе человеком.
Все объяснялось просто. Час назад Тилле удалось установить, что Дробиш действительно уничтожил бумаги, которые имел при себе.
Получив приглашение сесть, Тилле опустился на стул, коротко доложил о том, что случилось с его бывшим управляющим: ему стало известно это вчера, поздним вечером; он счел долгом немедленно явиться с объяснениями, но группенфюрер был занят.
— Я уже знаю об этом случае, — сказал Гейдрих.
Тилле рассказал, как и почему взял на службу Дробиша — ветеран войны, получивший увечье на службе фатерлянду, кроме того, член НСДАП. Можно ли было мечтать о лучшем слуге?
— Сколько лет находился у вас этот человек?
— Семь лет, группенфюрер.
— Что он мог знать о вашей работе?
— Ничего ровным счетом… Кстати, Дробиш был взят в услужение еще в те времена, когда я вел праздную жизнь в поместье, подаренном мне фюрером. Мог ли он предположить, что четыре года спустя вы вдруг вспомните обо мне и поручите пост, который я теперь занимаю!.. Таким образом, исключается, что Дробиш поступил ко мне с определенными намерениями.
— Есть ли сейф у вас в замке?
— Да, но он замаскирован, о нем неизвестно даже моему сыну. Однако допустим, что Дробиш преодолел все мои ухищрения, раскрыл секрет весьма хитрого замка сейфа, проник в него. Он нашел бы в сейфе документы на владение замком, некоторую сумму денег, мои фамильные ценности, чековую книжку и счета. Это все.
— А письма Хоссбах, о которых вы не раз упоминали?
— Старые письма кузины я уничтожал, мне они были ни к чему. Ее последнее письмо, полученное, когда я уже работал в СД и планировал операцию, хранится здесь, в служебном сейфе.
— Ну что же, в таком случае разговор исчерпан, — заключил Гейдрих.
— Спасибо, шеф… Я бы хотел просить, чтобы за замком было установлено наблюдение. И еще. Те, кто занимается делом подпольщиков, пусть они как следует пошарят в самом замке: вдруг этот Дробиш запрятал что-нибудь в моем доме.
— Хорошо, — сказал Гейдрих. — У вас еще дела ко мне?
— Получена шифровка от Альфы. Если коротко, то у нее все благополучно. Создано ядро группы, завязаны связи с людьми, недовольными режимом. Сейчас, когда немецкие армии быстро продвигаются вперед, в России таких становится все больше. И главное: установлен контакт с мужем Эрики Хоссбах. Если вы помните, это крупный специалист по нефти, технический руководитель большого нефтеочистительного завода. Так вот, Искандер Назарли согласился содействовать выводу из строя основных установок своего завода. Причем сказал, что это можно сделать, не применяя взрывчатки.
— Хорошая новость!
— Еще не все, группенфюрер. Успешно действует и другая группа, созданная немцем Пиффлем.
— Пиффль — тот самый человек, который организовал уничтожение установки в своем цеху?
— Да, шеф. Он сделал хороший ход: женился на русской, вступил в русскую компартию. Таким образом полностью «доказал» преданность режиму. Он докладывает: созданы условия для выполнения двух диверсионных актов на соседнем заводе. Там есть люди из его группы.
— Дали разрешение?
— Да.
— Продолжайте!
— Есть и еще группа — третья по счету… Кстати, все они обособлены, не знают о существовании других групп. Так вот, эту последнюю организовал мой помощник гауптштурмфюрер Бергер. В Персии он завербовал двоих мужчин, незадолго до войны высланных из России как иностранные подданные. Они мечтали вернуться в Советский Азербайджан, где оставили многочисленных родственников и знакомых. Обоих переправили через границу в середине мая. Сейчас от них получено первое сообщение: вскоре они будут готовы разрушить участок нефтепровода, ведущий из Баку в порты Черного моря.
— Эти тоже осели в Баку?
— Нет, шеф. Их пункт базирования — селение близ насосной станции, которая, если не изменяет память, называется Перикечкюль.
— Как объяснить их активность?
— Ненависть к режиму. Кроме того, Бергер не поскупился на обещания. Диверсанты знают: если поручение будет выполнено, они не останутся без награды — после захвата немцами Закавказья каждый получит ферму, скот, инвентарь.
— Не возражаю, — сказал Гейдрих. — Нефтепровод — важный объект. Чем скорее он будет приведен в негодность, тем лучше. Можете передать им, чтобы действовали.
— Сделано, шеф. Остановка за взрывчаткой. Она будет доставлена исполнителям в ближайшие недели. — Тилле закончил доклад, встал и раскрыл папку. — Желаете взглянуть на шифровки?
— Оставьте их. — Гейдрих тоже встал. — Это хорошая мысль — произвести осмотр вашего дома. Я отдам такое распоряжение. Найдите возможность присутствовать при осмотре: вдруг понадобится ваш совет, помощь.
— Все будет сделано.
— Чуть не забыл… Где этот ваш знаток каратэ?
— Здесь, в Берлине. Он нужен вам?
— Свяжите его с моим адъютантом.
Тилле ушел.
Он так и не обмолвился о своем дневнике. Впрочем, в этом уже не было нужды… Ночью он ломал голову над тем, куда бы спрятать дневник, даже вынес его в парк, намереваясь пристроить в каком-нибудь дупле. И вдруг пришло новое решение, самое простое и верное: утром увезти дневник на работу, запереть в служебном сейфе. Он так и поступил.
Оставшись один, Гейдрих полистал шифровки, потом Позвонил Гиммлеру и попросил о встрече.
Генрих Гиммлер принял коллегу в своей загородной резиденции.
«Хоть сейчас на парад, — подумал Гейдрих, оглядев шефа, который был в полном военном облачении. — Недостает только кортика или палаша».
Он не переставал удивляться страсти рейхсфюрера СС ко всему, что имело отношение к армии, войне. С тех пор как Гиммлер занял видное положение среди руководителей рейха, никто никогда не видел его в штатском. А ведь в молодости он был всего лишь учителем в крохотной провинциальной школе. Да и в роду у него, насколько знал Гейдрих, все были людьми цивильными…
— Что у вас? — отрывисто проговорил Гиммлер, когда Гейдрих пожал его мягкую, как у женщины, руку. — Надеюсь, успели просмотреть последнюю сводку с фронта? Мы бьем их, бьем со все возрастающей силой. Стальной клинок вермахта все глубже вонзается в рыхлое, аморфное тело России!
Еще одним пристрастием Гиммлера было стремление выражаться образно и красиво.
Указав посетителю на кресло, он прошел к столу, хлопотливо поворошил лежавшие там бумаги. У него были узкие плечи, совершенно отсутствовала талия. Ко всему, глава СС чуточку косолапил. И Гейдрих подумал, что нет на земле человека, которому бы меньше, чем Гиммлеру, шла военная форма.