— Кто сообщил Люсе об аресте брата?
— Как я поняла, один из сослуживцев Константина Петровича — его приятель или доброжелатель.
— Кто именно?
— Люся не назвала этого человека,
— А вам известно, где работал Константин?
— Да, он служил в ЧК.
— Об этом вы узнали тоже от Люси?
— От него самого. Мне Люся писала о брате, ему — о своей подруге, то есть обо мне. Получив письмо, он разыскал меня, помог устроиться на работу в уездный ревком. Печатала там на машинке… Для Константина Петровича всегда закладывала лишний экземпляр.
— Черт возьми! — вырвалось у Шерстева. — И вы оставили такую службу!
— Кто-то позвонил мне и сказал, чтобы я уходила, иначе буду арестована.
— Люся уже была у вас?
— Приехала за два дня до этого. Бедняжка, плакала, бегала по учреждениям — хлопотала за брата… Когда я упомянула о звонке неизвестного доброжелателя, она сказала, что догадывается, кто этот человек.
— Тот, кто написал ей письмо?
— Совершенно верно.
— Кто же он?
— Я спрашивала, но она промолчала.
— Так… Каким образом вы оказались здесь?
— Я уже говорила, что искала вас.
— Выходит, вы еще в городе знали о моем отряде? Как это удалось?
— Странный вопрос. Ведь я работала в ревкоме. А там вы хорошо известны. Для ревкома не тайна и численность вашего отряда: тысяча сабель. В последнее время стало известно и о ваших пушках.
— О батарее? — с тревогой переспросил Шерстев. — Вы уверены?
— В ревкоме считают, что у вас пять трехдюймовок. Там даже знают, сколько снарядов…
— Сколько же?
— По двадцать на ствол.
— Дела! — пробормотал атаман. Он нахмурился, закусил губу. — Вести не очень приятные…
— Хочу подчеркнуть: как мне кажется, сведения поступили из отряда. Боюсь, у вас завелась гниль…
— Знают ли в ревкоме об аэроплане?
— Нет. — Саша тряхнула головой, как бы внося поправку. — Во всяком случае, мне об этом неведомо. Думаю, пока ваш аэроплан — тайна для города.
— Так, — сказал Шерстев. — А почему все-таки искали меня? Чем могу быть полезен?
Задав этот вопрос, он увидел, что собеседница сникла, уронила руки на колени. Казалось, она не знает, что ответить.
— Еще вчера, — наконец сказала Саша, — еще вчера я была уверена, что, отыскав вас, буду просить о помощи. А сейчас отчетливо вижу, в какую авантюру впуталась.
— Выражайтесь понятнее. Вас послала Люся?
— Нет. Почему-то она не любит вас…
— Но Люся знала, что вы намеревались разыскать меня?
— Да, я сказала.
— Так в чем же дело?
— Кто-то сообщил ей, что брата допрашивают по двенадцать часов кряду. Он пытается отмолчаться. Понимает, что после завершения расследования будет казнен. Вот и тянет время.
— Надеется на спасение?
— Вы бы не надеялись?
— Кто же может прийти к нему на помощь?
— Кроме вас, некому.
— Не могу, — твердо сказал Шерстев. — Ничего не добьюсь, только погублю отряд. Сунуться в город одними моими силами — безумие. Вот несколько позже…
— А что может измениться?
— Многое. Перемены наступят в самое ближайшее время… Словом, скоро мой отряд уже будет не одинок. И тогда я заставлю задрожать от ужаса этот чертов город!
— Город-то задрожит. Но к этому времени Костя Лелека будет убит. И это еще не завершение трагедии.
— Что вы имеете в виду?
— Боюсь, уйдет из жизни и Люся… Пока она суетится, на что-то надеется… Третьего дня под большим секретом сообщила мне, что готовит брату побег.
— Его можно спасти, только совершив налет на тюрьму. А побег — чепуха. Представляете, как в подвалах ЧК стерегут своего бывшего сотрудника?
— То же самое говорила и я. Но она настаивала. И в конце концов убедила меня. Сейчас я верю, что побег может получиться.
— Каким образом?
— Приятель Константина Петровича, тот самый чекист, через два дня на третий дежурит в тюрьме, возглавляет смену. Обещал Люсе выпустить брата, если она сможет принять беглеца и тотчас выпроводить из города.
— За чем же остановка?
— У Константина Петровича повреждена нога. Самому ему из города не выбраться. Нужна чья-то помощь. Следовательно, побег бесполезен: с огромным трудом его вызволят из тюрьмы, а спустя час исчезновение заключенного будет обнаружено, чекисты прочешут город, отыщут беглеца, схватят его или пристрелят… И все же приятель Лелеки продолжает искать. Надеется совершить невозможное.
— Почему такая заинтересованность, настойчивость?
— Видите ли, он… неравнодушен к Люсе.
— Откуда вы знаете? Вы же не видели его!
— Это сказала Люся.
— А сама она? Тоже интересуется им?
— Не думаю. Скорее всего, нет. Но Люся так любит брата!.. Ради его спасения она может пойти на все.
— Как вы оказались в здешних местах?
— Мне надо было уйти из города… Последнюю ночь мы обе не спали. Проговорили до рассвета. Я назвала несколько сел, в которых намеревалась укрыться на первое время. Объяснила Люсе, что, по данным ревкома, в тех местах появился большой, хорошо вооруженный отряд, враждебный Советской власти. К тем селам и следует пробираться — большевики туда не сунутся… Так вот, упомянув об отряде, я назвала его командира, то есть вас. Люся вскрикнула, закрыла лицо руками и расплакалась.
— Она что-нибудь сказала?
— Ничего ровным счетом. Как всегда, была сдержанна, скрытна. Поэтому я не знаю о ваших отношениях. Но мне кажется, когда-то между вами произошла размолвка.
— Почему вы так думаете?
— Думаю, и все. Разве я ошиблась? Вот видите, вы молчите!
— Люся ничего не передала для меня? — вдруг спросил Шерстев. — Быть может, записку? Или на словах?..
Саша покачала головой.
С минуту они глядели друг на друга. Потом атаман встал, прошел к окну. Все, что он услышал, было убедительно. Собеседница держалась безупречно, не сфальшивила даже в мелочи. А чувство настороженности, тревоги, возникшее, как только он увидел девицу, не ослабевало. Сейчас надо было решить, как дальше вести разговор.
Вошел Леван.
— Хозяин, — сказал он, встав у распахнутой двери, — большой гость приехал!
В комнату шагнул полковник Черный. Саша сразу его узнала: у Кузьмича имелись фотографии многих бандитских главарей.