Одновременно с радостью охватила и злость - злость на низенького, угрюмого, опасного Шахбазова - вместо того чтобы оберегать таких ценных добытчиков, как он с Каукаловым, Шах сидит у себя в особняке, пальцем в носу ковыряет. Их с Жекой взял да и запер в четырех стенах.
А надо было бы их охранять не в городе, здесь охранять, на Минском шоссе... Он невольно застонал, в следующий миг поперхнулся - в рот попал жесткий колючий снег, прилип к языку, к небу, к зубам. Аронов помотал головой, освобождаясь от комка, снова застонал, разгреб рукой снеговую волну, стараясь закопаться в неё как можно глубже.
Страха, который сковывал его ещё совсем недавно, уже не было, с появлением цели - закопаться, уйти от этих страшных людей под снегом, страх испарился. Аронову сделалось легче, он проворно заработал руками.
Сверху его действительно не было видно - лишь в одном месте сдвинулась серая обледенелая корка, потом чуть шевельнулся снег в другом месте, в третьем - и все!
- Надо же! - в изумлении пробормотал Леонтий. - Ушел!
- Не должен, - угрюмо мотнул головой Стефанович, одна щека у него нервно дернулась.
- Ушел, сука! У него там что, подземный ход обозначился? Заранее был вырыт? А?
Стефанович поднял ствол автомата, ткнул им в одну сторону, потом в другую, но стрелять не стал. Стрелять действительно было некуда.
- Не должен уйти, - угрюмо повторил он. - Да и не такой уж тут глубокий снег. Сейчас вылезет где-нибудь.
- Как сказать... Вон тут сколько сугробов. - Леонтий тоже поднял ружье, с досадой опустил его.
- Смотрите внимательнее, - предупредил Стефанович, - сейчас он где-нибудь проявится.
Через полминуты снег шевельнулся около черной, с искривленным стволом березки, с горбатого сугроба, находящегося рядом, сдвинулась макушка, и Стефанович, стремительно вскинул автомат, дал по нему короткую очередь.
Пули, взбив снежную пыль, просекли сугроб насквозь и унеслись в пространство.
- Ничего, - разочарованно проговорил Леонтий.
- Никуда он не денется... - Стефанович приподнял воротник куртки, прикрылся им от холодного ветра. Недовольно оглянулся на лежавшего Каукалова, сделал знак Егорову, чтобы тот прикрыл чем-нибудь убитого. Не то увидит кто-нибудь с дороги - хлопот тогда не оберешься.
Снег тем временем шевельнулся справа от березки, вспух легким облаком, и Стефанович опять дал короткую очередь по сугробу, потом всадил несколько пуль чуть левее и чуть правее его, стараясь захватить побольше пространства, послал струйку пуль вперед, стараясь обложить Аронова, но тому пока везло...
Аронов слышал, как пули, рождая в снегу радужный свет, с шипеньем входили в холодную, упругую плоть то в одном месте, то в другом, рвались в снегу с хряском и стихали там. Илья сдавленно всхлипнул, остановился, сжался в комок, поняв, что сейчас нужно затаиться, переждать - ведь не век же они будут торчать на обочине Минского шоссе!
Ему не хватало воздуха, боль и неудобство причинял кислый тяжелый комок, образовавшийся в желудке, комок этот ширился, давил, распирал Аронова изнутри, вызывал в ушах громкий звон, Аронов скорчился ещё больше, и его неожиданно вырвало...
В какой-то миг он потерял бдительность, задыхаясь от рвоты, приподнялся чуть и тут же снова нырнул вниз, в противную тошнотно-кислую рвоту.
Но этого легкого неосторожного движения оказалось достаточно, чтобы Аронова засекли сверху, с обочины шоссе.
Прозвучала короткая автоматная очередь, она точно попала в цель целых три пули прошили Аронова насквозь.
Умирая, он задышал часто, зубами вгрызся в окровавленный снег, съел его, позвал мать, потом отца и заскулил подбито, жалобно...
В это время прозвучал ещё один выстрел, ружейный. Стрелял Леонтий.
Не будучи опытным стрелком, он тем не менее всадил тяжелую пулю из своего ружья прямо Илюшке Аронову в голову. Череп Аронова взорвался, словно шар, начиненный гремучим газом, из-под снега в воздух выбрызнул жидкий красный сноп, и Аронов перестал существовать.
- Лихо! - Стефанович по достоинству оценил выстрел Леонтия.
- Что будем делать дальше? - спросил Егоров.
- Для начала уберем мешок с говном, - Стефанович ногой приподнял дерюжку, которой был прикрыт труп Каукалова. - Сбросим его в лес - пусть обживается тут. Надеюсь, на новом месте будет вести себя лучше... - На лице Стефановича дернулась мышца, он подошел к Насте, безучастно стоявшей в стороне с ружьем в руках, тронул её пальцами за плечо. - Ты держись, Настюха!
Настя никак не отреагировала на фразу Стефановича.
Тело Каукалова вместе со старой, провонявшей бензином дерюжкой отволокли в лес, забрали из бокового кармана куртки запасную обойму с патронами, из нагрудного кармана - красное удостоверение с российским гербом, выписанное на имя... впрочем, Стефанович даже смотреть не стал в удостоверение, щелкнул корками, будто капканом, и сунул себе в карман.
- Тело засыпьте снегом, - приказал он Леонтию и Левченко, - и поехали в Москву. Теперь там у нас дела, не тут...
Ольга Николаевна Кличевская решила в этот день вернуться домой пораньше: муж уехал на два дня в Подмосковье на специальную базу, где тренировались милицейские боевики, как стали теперь называть разных омоновцев, собровцев и прочих, и ей хотелось провести вечер и ночь не одной.
Она вспомнила о Каукалове, ей вдруг захотелось увидеть его. Не Илюшку, этого смазливого еврейчика со слабыми задатками интеллекта, а Каукалова - грубоватого, низколобого, с тяжелым подбородком и белыми от страсти глазами. На него иногда забавно было смотреть в постели: Каукалов старался, словно новичок на молочной ферме. Впрочем, "новичок на молочной ферме" - это слишком круто. И непонятно.
Она набрала номер телефона пункта разгрузки, как по бумагам структуры проходил ангар, подозвала старшего, пожалев, что нет старика Арнаутова... Старик Арнаутов, как сообщили ей, благополучно скончался в своей квартире и был похоронен на кладбище в одной могиле с внуком.
Нет, жаль все-таки, что нет деда Арнаутова. Это был настоящий организатор, все остальные перед ним - так себе, пыль, пух, ветер, шелупонь.
- Шелупонь, - с удовольствием произнесла Ольга Николаевна полублатное, полубогвестькакое словечко, на губах у неё возникла сожалеющая улыбка, красивое лицо сделалось печальным.
Но она мигом преобразилась, когда услышала голос бугая, спросила коротко и сухо:
- Люди с Минского шоссе вернулись?
- Нет еще.
- Когда ожидаете?
- Ну-у... - бугай замялся, - может быть, через нас, может быть, через два...
Ольга Николаевна не стала слушать его, повесила трубку. Нервно похрустела пальцами. Набрала номер телефона Шахбазова.
- Слушай, Шах, - сказала она, - что у нас за дурак работает в пункте разгрузки? На месте Арнаутова.