– Файзулло.
– Файзулло? И никаких фамилий? Больше ничего?
– Больше ничего. Файзулло. Коротко и ясно. Это у вас, у русских, – фамилии, имена, отчества, запутаешься, а у нас главное – не фамилия, а человек. Одного имени достаточно, чтобы жить с именем Аллаха на устах.
– Файзулло, Федька, если по-нашенскому, по-русски, значит. Или Федот.
– Федька, – невольно усмехнувшись, подтвердил бабай Закир.
– Можно по-другому назвать. Фаддей, Феодосий, Феофан, Фрол, Феоний… Но Федька – лучше всего. – Панков тоже улыбнулся: усмешка бабая была необидной, аккуратной, не задела Панкова, – душман этот Федька, редиска, нехороший человек!
Еще одну новость узнал Панков от бабая Закира: ночью несколько человек попытались разобрать колхозный дизель и унести его – сторожа оглушили тракторным шкворнем, хорошо, что череп не пробили, спеленали, будто ребенка, и спокойно приступили к разборке агрегата.
Если бы не раис-бобо – председатель колхоза, которому не спалось, – кишлак остался бы без дизеля.
Здесь, в Таджикистане, пока все сохранилось по-старому – и колхозы, и совхозы, и раисы – главные лица в кишлаках, нового ничего не придумали, да вряд ли новое, даже изобретенное гениальной головой, будет лучше старого.
«Значит, чуть не разобрали двигатель. А куда могли унести раскуроченный, разложенный по болтам дизель? Не в Душанбе же, через заснеженные, закрытые перевалы. И не в соседний кишлак – туда по снегу, по лавинам тоже не пройти, да дизель там окажется все равно, что топор посреди глиняного пола, – у всех на виду. Так куда же должен был уплыть дизель? Явно, за Пяндж, в Афганистан. Через границу. Больше некуда», – вот к такому выводу пришел Панков.
Обидно было: почему же душманы считают границу дырявой, сквозь которую можно протащить что угодно, даже слона с атомной бомбой на горбу? Но ведь это же не так!
Хоть и разгуливался сегодня денек, ветер сгреб остатки облаков, оттащил их в сторону, в ущелья, закупорил там каменные теснины, хоть небо и расчистилось, выглянуло солнце и стало светло, на душе светло не было.
В полдень из отряда прибыл вертолет – старый, с помятыми боками и тщательной железной штопкой на месте дыр, оставленных пулями, «Ми-8» привез несколько несвежих, месячной давности газет из России, – но это в России, в Москве они несвежие, а здесь самые свежие, свежайшие. Панков пересчитал их поштучно – всего было шесть пожелтевших, отпечатанных на не самой высокосортной бумаге газет, – несколько ящиков патронов, ящик гранат, два мешка крупы и два мешка муки.
Солдаты, увидев мешки с провиантом, повеселели:
– С хлебом будем! А то кишка кишке кукиш показывает. Хватит кукишей!
– А мяса нет? – спросил Панков у старшины из штаба отряда, доставившего груз. – Тушенки, консервированной колбасы?
– Что вы, товарищ капитан! Мы уже забыли, как консервированная колбаса выглядит. А что до тушенки, то мы лишь помним, как она пахнет, и все. Да на будущее надеемся.
– На нет и суда нет, – неожиданно спокойно отнесся к отсутствию мясных продуктов капитан, – сами добудем.
С вертолетом прибыл сотрудник разведотдела капитан Базиляк – хмурый, со сросшимися на переносице бровями, заикающийся после контузии, полученной в бою с «вовчиками», и плотно сжатым ртом.
– Продукты потом, – он потянул Панкова за рукав, – давай-ка отойдем, капитан, в сторону.
– Ты что, торопишься назад? Сразу обратно? Мы тут охоту на кабанов затеяли. Нашли одну кабанью семейку: папаша, мамаша и трое взрослых боцманят. Собираемся пару боцманят застрелить.
– Святое дело, – Базиляк одобрительно покивал, – особенно когда жрать хочется.
– Так что оставайся! Приглашаю. Горячей печенки попробуешь. На вертеле. С костра.
– Не могу. А новости у меня, значит, такие. Через неделю, через десять дней перевалы начнут таять, раскрываться, через них уже можно будет ходить…
– Да я и сам об этом думаю, в голове дырка уже образовалась. Самое главное время наступает, – при мысли о том, что перевалы скоро откроются, у Панкова внутри возникал невольный холод: рождался крохотный, острый, противно острекающий пузырь, увеличивался, – подросший, он стремительно подскакивал вверх, подкатывался под сердце, торкался в него, будто гвоздь, примерялся – а не вонзиться ли? – и лопался, причиняя Панкову боль. И все равно ему казалось, что откроются перевалы нескоро, где-то в далеком туманном будущем. Нет, – скоро.
– Ожидается большое наступление из Афганистана – такие у нас есть данные. Наступление будет идти по трем направлениям, два из них – Душанбе, одно – Куляб.
– И много народу собирается в это… в наступление? – спокойно спросил Панков.
– Много. Несколько тысяч человек. Предположительно – до четырех.
Четыре тысячи душманов, духов, прохоров, душков – как еще величают этих людей? Четыре тысячи… А у Панкова на заставе всего восемнадцать человек.
– Твоя застава попадает на одно из направлений, – сказал Базиляк. Речь у него была неровной, как бы мерцающей, он говорил то лучше, то хуже, иногда вообще не мог говорить – раздавалось сплошное аканье либо оканье – протяжное, беспомощное, с всхлипами. Базиляк мучительно краснел, рот у него обиженно дрожал, на глазах появились слезы, но ничего поделать с собой не мог. Одно утешало: со временем контузия должна была пройти.
– Я это понял, – сказал Панков.
– Тебе будет придано усиление – подвижная группа. Двадцать пять человек.
– Восемнадцать плюс двадцать пять… Итого – сорок три. Не так уж много, если на заставу навалится, скажем, тысяча человек.
– Больше людей нет, – сухо произнес Базиляк. – Никто ничего не даст. Бей не числом, а умением. Как Суворов. Вот и все люди.
– Спасибо! – Панков усмехнулся. – Дожили! – Он хотел добавить что-то еще, но вместо этого лишь обреченно махнул рукой: все разговоры будут пустыми; губы у него дрогнули, выдали состояние хозяина, и Панков вздохнул: – Эх, Россия, Россия!
– Закапывайся в землю, строй дополнительные инженерные сооружения.
– Я и так уж закопан по самую макушку, дальше некуда.
– М-да, – Базиляк помолчал. – А у тебя самого какие-нибудь новости есть?
– Так, кое-что по мелочам. Крупного ничего нет. Дядя один интересный в кишлаке появился.
– Имя, фамилию не знаешь?
– К сожалению. В кишлаке зовут его Файзулло. Но Файзулло ли он – один Аллах знает. В документы заглянуть нет возможности.
– Как выглядит?
– Типичный памирский таджик, ариец. Чернобородый, светлоглазый. Думаю, работу против нас ведет. Прикидывает, можно ли взять на заставе оружие. Возможно, людей к себе вербует…
– Это не «возможно», это точно. Эмиссары «юрчиков» сейчас по всему Таджикистану ездят, своих выискивают. Наши уже накрыли несколько человек, взяли с помощью таджикской безопасности. Ясно одно: если «юрчики» придут к власти – всех русских в Таджикистане вырежут. Так что попробуй, капитан, узнать точные данные этого душмана. Проверить чернобородого Файзулло никогда не помешает, – рот у Базиляка задергался, словно бы он впустую хватал воздух и никак не мог захватить, лицо покраснело, в груди начал раздаваться сухой древесный скрип, на крыльях носа выступил пот – Базиляку надо бы поехать на Большую землю, подлечиться, но он этого сделать не может – дело бросить не на кого, и из Таджикистана вот так просто – погрузился с чемоданом в «серебристый лайнер» и укатил – не укатишь. – Контузия проклятая! – кое-как справившись с собой и вытерев платком рот, огорченно пробормотал Базиляк.