Эх, как они со Смирницким красиво атаковали «мессеров»! Как те хорошо горели! У нового истребителя была большая скорость, к которой немцы, встретившие их над Омельяновичами, совершенно не были готовы. Когда начинались гонки на горизонтальном вираже, они легко догоняли «мессеров» уже на третьем кругу, ловили в прицел и лихо валили мощными залпами из трех бортовых пушек УБ-20. Залп из всех пушек и пулеметов при точном попадании буквально разрезал «мессера» пополам, кромсал крылья, срубал элероны и рули высоты. Такое происходило, даже если трасса проходила по касательной. Это были новые Ла-5ФН, оборудованные ленд-лизовскими радиостанциями и кислородными масками, пневмоэлектрическим управлением огнем из пушек, усовершенствованными металлическими элеронами, которые выдерживали любые нагрузки и делали самолет маневренным и легко управляемым на вертикальных виражах.
Теперь его «лавочкин» лежал, зарывшись носом в торфяник на краю острова. А он, сбитый пилот, командир лучшей в дивизии эскадрильи, Герой Советского Союза, лежал с распоротой и наскоро перевязанной ногой, на другой его стороне и по рации пытался вызвать «Шмеля». Такой позывной имел «батя», бывший старший лейтенант, а теперь подполковник Воробьев.
– Шмель! Шмель! Как слышишь меня? Прием! Я – Пчела-один! Я – Пчела-один! Ответь Пчеле-один!
Когда они со Смирницким попали под трассу внезапно ожившего возле ангаров «эрликона», капитан Линев сразу вспомнил фразу «бати»: «Воздушный бой – это бой, где все решает реакция, опыт и хладнокровие, а вот если вылетел на зенитки, то – сам дурак». Удар он почувствовал мгновенно. Удар был двойной. Значит, поймал сразу два снаряда. Но взорвался только один. Тот, который попал между центропланом и правой плоскостью. Сорвало обшивку, обнажив каркас стабилизатора, лонжероны и нервюры. Зазубрины виднелись и на носовом стрингере. Удивительно, что еще слушался элерон и работали закрылки. Машину сразу стало заваливать набок. Линев сбросил скорость. Передал по радио ведущему:
– Леша, я подбит. Прикрой меня. Попытаюсь уйти в сторону фронта. Дотянуть до своих.
Смирницкий тут же ответил:
– Вижу, командир! Держись! Второй снаряд торчит у тебя возле подъемника шасси. Учти при посадке.
Учту, подумал он. Смирницкий разговаривал с ним, как с контуженым. Он ведь не знал его состояния.
Лейтенант Смирницкий был истребителем, как говорят, божией милостью. Азартный, храбрый, умный. Мгновенно просчитывал ситуацию наперед. Вот и теперь он, заглянув ему в подбрюшье, не просто так сказал о подъемнике шасси. Если даже он дотянет до Шайковки, садиться придется на брюхо. В этом случае снаряд, скорее всего, вырвет из обшивки в момент соприкосновения с землей. Если даже он взорвется, то это будет не так опасно. Но если взрыватель снаряда не сработал в момент попадания в машину, то, возможно, он бракованный и, в таком случае, не взорвется и в момент выпуска шасси. А выйдут ли шасси, если заклинило подъемник или перебило стойку?
Машина теряла скорость и уже плохо слушалась рулей. Линев все-таки развернул ее на восток и, ловя воздушные потоки, старался, сколько можно, удерживать курс даже при малой скорости. Домой. Какой нереальной мечтой мгновенно стало то, что заключало в себе это в общем-то обыденное слово.
Вот тебе и ас. Вот тебе и сталинский сокол. Наскочил на зенитный автомат. Как желторотый птенец из пополнения с богатым опытом «взлет – посадка». Даже в первом своем полете, когда ему подсунули учебный И-16, он вел себя более осмотрительно. Правильно совершил противозенитный маневр, так что ни одна пуля не попала в его юркий «ишачок». Точно так же вернулся домой. А теперь… Теперь поймал два снаряда. Один из которых все еще сидел в центроплане и мог взорваться в любой момент.
И все же ему пока везло: он не загорелся. И продолжал тянуть.
Смирницкий вдруг ушел на вираж, набрал высоту и нырнул вниз, разбрасывая трассирующий веер и пытаясь сосредоточить его на наземной огневой точке. Оттуда вверх восходила струя трассирующих пуль. Она с каждым мгновением приближалась к машине комэска. Линев попытался сделать маневр, но правый закрылок вдруг оторвался и закувыркался вниз, словно обломки черепичной крыши. Трасса ударила по обшивке. Мотор чихнул, сделал перебой и заработал с металлическим стуком. Линев включил радиопередатчик и сказал как можно спокойнее:
– Леша, следуй на базу. Это приказ. Кружить надо мной не надо. Попробую сесть в лесу. Курс буду держать тот же. Постарайся увести от меня «мессеров».
– Их нет, командир. Демаскировать не буду. Ухожу на базу.
Но лейтенант Смирницкий все же сделал круг. Он взмыл вверх, набрал высоту и вернулся к Омельяновичам. Встал под солнцем и осмотрелся. «Петляковы» уходили, они были уже над лесом. Омельяновичи горели. Машина капитана Линева медленно тянула курсом на северо-запад. Командир заранее маскировал место вынужденной посадки. Только дотянет ли он до леса? С правой стороны из-под капота мотора вниз, под центроплан, заструилась, стремительно разматываясь, сизая нить. Вначале она была тонкая, как парашютная стропа, но с каждым мгновением становилась все шире и заметнее. Менялся и ее цвет, из сизого превращаясь в бурый, безнадежный. Значит, перебило маслопровод. Только бы не взрыв в воздухе. Только бы пожар не перекинулся в кабину. Смирницкий видел сгоревших в воздухе. Видел, как его товарищи выпрыгивали из горящих кабин и камнем, факелом летели вниз вместе с горящими, уже бесполезными парашютами.
Но вот машина командира миновала блеснувшую полоску речушки, хуторок в пять-шесть усадеб и заскользила над лесом. Лес на картах был помечен как Чернавичская пуща. Смирницкий положил планшет на колено. Вот красная стрелка их маршрута. Вот Омельяновичи. Вот хутора. Один, второй, третий. Этот, должно быть, Чернавичи. Самый большой. А вот туда уходит Чернавичская пуща. Но внизу квадратами серых крыш виднелся еще один хуторок. На карте он не значился. Надо запомнить.
В училище их, курсантов ускоренных авиационных курсов, учили на лес садиться так: верхушки деревьев принимать как поверхность земли…
Лейтенант Смирницкий никогда в лесу не садился. Командир, насколько он знал его фронтовую биографию, тоже. Его вообще сбивали только один раз. В сорок третьем, год назад, над Хотынцом, во время Орловско-Курской битвы. Тогда его зажали «фокке-вульфы» на более тихоходном ЛаГГ-3. Четверка «волков» отжала его от общего строя. Командир успел завалить одного, но тут же получил точный залп. Ему обрубило часть фюзеляжа, рули высоты. Он начал падать. Выбросился с парашютом над самой землей. Потому что один из «фокке-вульфов» провожал падающий самолет еще несколько секунд, пока не убедился, что выпрыгивать из подбитой машины уже поздно. Капитан Линев выбросился поздно. И потому уцелел.
Сизо-бурый шлейф исчез в лесном массиве. Он прервался совершенно неожиданно. Ни взрыва, ни вспышки пожара не последовало. Смирницкий быстро нанес на маршрутную карту примерное место падения машины комэска и взял курс на базу.
Быстро перебраться через болото, в эту пору, должно быть, всегда превращавшееся в озеро, они не смогли. Пока ждали возвращения разведгруппы Акулича, пока вязали большой плот для лошадей, наступили сумерки. Но их-то и ждал капитан Гришка.