Рико вернулся к девушке, присел рядом, обнял ее правой рукой за плечи и приставил горлышко перепачканной кровью фляги к ее губам:
— Сделай пару маленьких глотков. Позже дам еще.
У Сью не было сил спросить, откуда вдруг взялась вода во фляге. Она припала к ней, жадно глотая живительную влагу. Вода оказалась густой, солоноватой, с легким металлическим привкусом…
* * *
Ник гнал джип по темным, незнакомым улицам, стараясь оторваться от преследователей. Вцепившись в руль так, что на руках взбухли вены, он напряженно всматривался вперед и громко матерился сквозь сжатые зубы. Стрелка на спидометре зашкаливала за семьдесят, но он не снижал скорости даже на поворотах. Мы не знали города, и оттого становилось еще страшнее. Я постоянно оглядывался назад в надежде, что преследователи отстанут, но они мчались впритык к нам. Две их машины неслись по узким улицам одна за другой и пока не могли нас ни обогнать, ни прижать сбоку.
— Пристегнись! — заорал Ник, стараясь перекричать рев мотора. Он все так же неотрывно следил за дорогой, не имея возможности даже бросить взгляд в зеркало заднего вида.
Я быстро последовал его совету, после чего помог пристегнуться ему.
— Держись! — прокричал он, откидываясь на спинку сидения и упираясь обеими руками в руль. — Торможу!
Я хотел было спросить, зачем ему тормозить, но не успел. Ник резко сбросил скорость, стрелка ярко светящегося в темном салоне спидометра упала до отметки «шестьдесят». Сильный удар сзади отбросил наш джип вперед. Меня мгновенно вжало в сидение, голова откинулась так, что затрещали шейные позвонки, а затем рвануло вперед на приборную доску. Ремень безопасности больно впился в грудь, сбив дыхание, руки непроизвольно обхватили голову, защищая ее от возможного удара. Тряхнуло так, что я не сразу понял, что же произошло. Никита выровнял джип и снова нажал на газ, набирая скорость. Я обернулся. Врезавшаяся в нас машина пошла юзом, перегораживая дорогу, а следовавшая за ней влетела ей в бок и перевернулась, накрыв сверху первую.
— Порядок, теперь они надолго застряли, — сказал я, и опустил глаза на заднее сидение. Оно было пустым, и залитым кровью, поблескивающей в бледном свете проносящихся мимо фонарей. От удара Лаваро свалился в проход между сидениями, и теперь лежал там не двигаясь.
— На сиденье много крови, — я тронул Ника за плечо, указывая назад. — Останови где-нибудь при первой же возможности. Надо посмотреть, что с ним.
— Я бы не стал сейчас… — начал возражать Ник, но я оборвал его:
— Если бы не он, тот говнюк раскаченный грохнул бы нас не задумываясь.
— Ладно, хорошо, — досадливо отмахнулся Ник, сворачивая в темный, пустынный проулок. Он проехал еще метров триста по ухабистой дороге, окаймленной с обеих сторон полуразрушенными домами, чьи окна с разбитыми стеклами и выдранными рамами зияли черными дырами. Если когда-то на этой улице и были фонари, то теперь ее освещал только тусклый свет взошедшей луны. Место было жуткое и напоминало картинку из фильма ужасов, но нам оно сейчас подходило как нельзя лучше. Ник притормозил около одного из домов и включил свет в салоне. Все заднее сидение было залито кровью. Мы вылезли из машины, обошли ее с двух сторон и открыли задние дверцы. Колумбиец был в сознании и отчаянно пытался вылезти из прохода между сидениями самостоятельно. Он цеплялся рукой за сидение, но пальцы соскальзывали с окровавленной обшивки, оставляя на ней длинные следы, словно она была изодрана когтями дикого животного.
Мы помогли Лаваро выбраться и снова аккуратно уложили на заднем сидении. На груди его расползалось кровавое пятно. Я пролез в салон, сел рядом с ним, а Ник остался стоять у распахнутой дверцы. Глаза раненого были чуть приоткрыты, а побелевшие губы сжаты в тонкую линию. Он всячески старался не выказывать боли. Ник в растерянности смотрел на него удивленными, быстро мигающими глазами, хмурясь и нервно заламывая руки.
— Узнаешь? — спросил я его.
— Вроде видел где-то… — сбивчиво начал он, но замолчал.
— Капитан колумбийского спецназа Лаваро. Вытащил нас из джунглей на вертолете. Вспомнил?
Ник закусил губу и кивнул, а я расстегнул рубашку Лаваро — из крошечного отверстия на его боку струилась кровь, пузырясь при каждом выдохе. Я быстро стянул с себя рубашку, разодрал ее вдоль на две части, после чего сложил одну из них несколько раз и прижал к ране.
— Помоги мне, — бросил я Никите и, когда он приподнял Лаваро, я перевязал раненого вторым куском рубашки.
— Можешь говорить? — Я склонился ближе к колумбийцу, и он глазами показал, что может.
— Откуда ты здесь взялся? — спросил я, и Лаваро, помедлив, тихо ответил:
— Следил… за вами.
— Зачем?
— Ромео… обязательно выйдет на вас… от него идут поставки для ФАРК, — он замолчал. С каждой минутой ему становилось все хуже и хуже, и он с трудом сдерживался, чтобы не застонать от боли. — Ромео отослал ваши фотографии «Койотам», — голос Лаваро становился все тише, и я вынужден был склониться почти вплотную к его лицу. — А они распространили их по своим людям во всем приграничье… Обещал за вас большую награду… за живых… Он не объяснял, зачем вы ему… но я знаю…
Неожиданно рот колумбийца широко раскрылся, он захрипел, судорожно ловя ртом воздух, начал задыхаться, лицо его побелело, а зрачки поползли вверх под веки. Его голова запрокинулась, глаза закатились, а тело затряслось мелкой дрожью. Сквозь широко раскрытые челюсти несчастного я в ужасе увидел, как его обмякший язык словно свернулся, перекрывая горло.
— Помоги, Ник, — я протиснул пальцы бедняге в рот и крепко вцепился в язык, вытягивая его наружу.
— Что делать? Что делать? — Никита суетливо схватил голову раненого и приподнял ее.
— Булавку! Дай быстрее булавку.
— Какую? — Ник застыл в нерешительности, но тут же спохватился, вспомнив. — Ах, да.
Он выудил из кармана вырванную из уха низкорослого мексиканца английскую булавку и протянул мне.
— У него шок, держи ему голову! — крикнул я, и Никита послушно кивнул.
Не выпуская западавший язык, я левой рукой раскрыл булавку и вонзил острие иглы в паре сантиметров от его кончика. Острие оказалось тупым, и я явственно ощущал, как рвались ткани языка, пока игла продирала его. Ник поморщился, тяжело сглотнул и отвернулся. Он не мог смотреть. Продолжая удерживать проколотый язык, я оттянул раненому нижнюю губу, пронзил ее и протащил иглу булавки сквозь нее. Теперь, застегнув булавку, соединяющую язык и губу несчастного Лаваро, можно было не опасаться, что его язык западет в горло, и он задохнется.
— Все, отпускай голову и положи ее на бок, — я повернулся к Нику. Он смотрел в сторону, прижимая руку к груди, всячески стараясь подавить позывы тошноты. — Никита, его надо срочно отвезти в больницу, иначе он умрет.
Ник молча закрыл заднюю дверцу, сел за руль и, бурча что-то себе под нос, завел машину. Я сел рядом на переднее сидение.