— Наверное, первый снег выпадет.
— Возможно, — проговорил Валерий и спросил: — Сам доедешь или водителя дать?
— Доеду.
— Ты удостоверение личности не сдал?
— Нет.
— Правильно сделал. Оно на гражданке пригодится, только надо рапорт написать о его утере.
— Вчера написал, передал Коновалову.
— Ну что ж, если возникнут проблемы в новой жизни, не стесняйся, обращайся, поможем. Сам знаешь, мы своих в беде не бросаем.
— Знаю. Только какие могут быть проблемы на гражданке после того, что было пережито на боевых выходах?
— Не скажи, Рома. Сейчас еще неизвестно, где опасней, на войне или в мирной жизни.
— Прорвемся.
— Тогда удачи тебе, Рома! Звони, не пропадай.
— Спасибо, командир. До связи.
— До связи.
Николаев сел в свой «Ниссан», посигналил три раза, прощаясь с отрядом, и выехал с территории секретного объекта. Седов, проводив его, поежился, посмотрел на небо. Да, скорее всего, будет ненастье. Он не ошибся. Вскоре начался дождь, к девяти часам сменившийся мокрым снегом.
Николаев к этому времени успел доехать до села Шанино. Он не захотел оставаться в Москве, где все напоминало о службе. Роман оставил автомобиль у ворот, прошел на крыльцо. На двери висел замок. Его можно было открыть и простым гвоздем, но к дому уже спешил Степан Петрович Воронцов, сосед, друг покойного отца.
— Какие люди?! — издали воскликнул он. — Рома, ты ли это?
— Я, Петрович, здравствуй.
— Здорово, бродяга. Давненько не наведывался.
— Так служба, сам понимаешь.
Для соседей, знакомых и всех остальных Николаев был армейским прапорщиком, служившим в десантных войсках.
— А теперь в отпуск, что ли? Могилы родителей проведать?
— Уволился я, Петрович. Свободен как птица.
Сосед подошел к Роману, обнял его:
— Здравствуй, Рома! Рад видеть тебя.
От Степана Петровича несло перегаром.
— Я тоже рад. По какому поводу вчера пил? Вроде никакого праздника не было.
— А мы тут, в глуши нашей, в поводах не нуждаемся.
— Пьешь, значит?
— А чего еще, Рома, делать? Молодежь вся в столице. Там же на заработках и мужики постарше, которые трезвые. Остальные пьют да по пьянке друг другу морды бьют, чтобы на следующий день замириться и опять нажраться.
— Понятно.
— Ты не беспокойся. Я за хатой смотрел, а Катька прибиралась.
— Катя? Она что, с вами живет? Вроде как замуж вышла, уехала.
— Недолгим брак ее был, Рома, развелась в прошлом году и вернулась. С одной стороны, хорошо, что не родила, а с другой — внучат хотелось бы. Но…
— Еще родит, молодая.
— Ага, тридцать пять лет. Она ж тебя на год, по-моему, младше?
— На год.
Сосед почесал затылок.
— Погоди, Рома, так тебе тридцать шесть?
— Ну и что?
— Почему же тогда уволили? — Петрович щелкнул пальцем по шее. — За это дело поперли? Или, может, по ранению? Люди говорили, что ты в Афгане и Чечне воевал.
— По ранению, Петрович.
— Вот оно что.
Сосед вздохнул:
— Хорошо, что хоть живой остался, да и с виду не калека. Красавец. У нас на селе, слава богу, никого на той войне не угробило, а по соседним местам пацанов много погибло. На районном кладбище целая аллея могил ребят, что с Кавказа не вернулись. Из Афгана тоже, но тех поменьше.
— Война, Петрович, и есть война.
— Это точно.
Николаев взял ключ, открыл замок, прошел в дом. Внутри все было прибрано. На улице пошел дождь.
— Холодно здесь, Петрович. Дрова-то на дворе есть?
— Откуда? Те, что оставались, добрые люди растащили. У нас на это народ шустрый. У меня возьмешь сколько надо. Я недавно целую машину за три тысячи купил.
— Так дешево?
— Парень привез один, у него и купил.
— Понятно. Надо бы дом протопить да отметить приезд.
— Правильно мыслишь, Рома, без этого нельзя. Я сейчас к себе метнусь, тележку дров прикачу, а ты покуда устраивайся. Гуся-то позвать?
Николай Гусев был другом детства Романа. Вместе росли, учились, уходили в армию. Гусев вернулся, Николаев остался служить.
— Он тоже тут?
— А где ж ему быть?
— Если на селе, значит, тоже бухает?
— Нет, он в Москве подрабатывает. Десять дней в столице, двадцать дома.
— Женат, наверное? Дети уже немалые?
— И женат, и сын-пострел растет, только не особо они ладят, но это между нами. Ленка его тоже в столице работала, потом бросила туда ездить. Не знаю, откуда до Гуся слухи дошли, будто жена в Москве мужиков ублажала.
— Ох уж эти слухи.
— Думаешь, брехня?
— Какая разница? Живут вместе, ну и пусть.
— Тоже верно.
— Марина Викторовна как себя чувствует? — спросил Роман о жене Петровича.
— Да теперь вроде ничего. Зимой сильно хворала, думал, не встанет. Обошлось. Спина побаливает, но у кого в нашем-то возрасте все нормально? Это вы молодые — здоровые.
— Еще как! — проговорил Николаев.
Сосед вспомнил о его ранении, поднялся и заявил:
— Ладно, наговоримся еще. Я за дровами.
— Подожди, Петрович, — остановил соседа Роман. — У нас на селе магазин работает?
— Работает. Катька там продавщицей. Повезло, устроилась. Приглянулась хозяину.
— А кто хозяин, местный?
— Нет, мужик из района, на крысеныша похож, депутат какой-то. Арсением зовут, фамилию забыл, да и не нужна она мне.
— Значит, Катерина приглянулась ему? Это хорошо.
— Чего ж хорошего, если у этого депутата-бизнесмена семья в райцентре?
— А может, он влюбился в Катьку? Она на лицо красивая и фигурой удалась.
— Ага, еще как влюбился. Только не в Катьку, а в то, что у нее между… да ты понял.
— Это ее дело. Без мужика-то несладко.
— Да был бы мужик, Рома, а то так, шлепок майонезный.
Николаев улыбнулся:
— Как ты назвал этого Арсения?
— Шлепок майонезный, а что? Кто есть, тем и назвал. Но пошел я, а то трубы горят.
— Так ты недослушал. У меня водки с собой нет. Надо купить.