Он провел по земле прямую линию.
— Вот их укрепление. Пушка установлена справа. Позиция дрянь, самый эффективный огонь фланкирующий. Для этого в шестнадцатом веке русские начали строить выступающие вперед башни, из которых вели огонь вдоль стен и косили атакующих, как сорную траву. Эти немцы своей пушкой пользоваться, похоже, не умеют. Да и сама пушка никуда не годится: длина ствола — четыре калибра. Эффективней из рогатки стрелять. Катапульта тоже кроме моральной поддержки ничего не даст. Попасть из нее в одиночного человека физически невозможно. Разве только мы плотным строем пойдем, очень медленно и уворачиваться не станем. Так что стены защищают только лучники, причем я их насчитал не больше двух десятков.
— Надо в атаку идти! — неожиданно встрял в разговор Валентин. — Один рывок, и мы сметем фашистов в воду, как гнилую листву!
— Ты мне эти Жуковские повадки брось! — резко осадил его Росин. — Мне товарищ Сталин живую силу из Сибири гнать не станет. Я на фестивале каждого по крайней мере в лицо знаю и на убой не погоню. Никаких безвозвратных потерь! Игорь, что ты предлагаешь?
— Как обычно: плотный огонь прикрытия, чтобы вражеские стрелки не высунулись, а самим с лестницами на перевес на стены. Ну, а там узнаем, хорошо ты нас бою на мечах учил, или нет.
— А чем стрелять? У нас стрел кот наплакал.
Картышев удивленно приподнял брови, наклонился к щиту мастера, выдернул граненую бронебойную стрелу и поднес Росину под нос.
— О, черт, — удивился Костя. — Мне и в голову не пришло! Юля, иди сюда! Посмотри, тебе такая стрела подойдет?
Девушка взвесила стрелу в руке и губы ее расползлись в довольной улыбке.
— О-отлично, — кивнул Росин, выдергивая из щита оставшиеся стрелы и передавая Юле. — Сейчас пройдем по полю, еще сотни две наберем. Значит, еще нужны лестницы?
— Нет, с лестницами долго, — подал голос один из индейцев. — Мы в десанте иначе делали: брали длинный шест, метров пять-шесть, один человек хватался за один конец, еще человека три-четыре за другой. Потом все вместе разбегаемся, и первого этим шестом запросто на четвертый этаж заталкиваем. Он по стене, как по дороге наверх забегает. Здесь тоже самое: разбежался, по стене наверх, прямо им на головы спрыгиваешь, и работаешь. Стрелки ведь у них сразу за стеной стоят, значит друг другу обстрел загораживать будут. Пока разберутся, можно еще человека забросить. Или сделать пять шестов и перебросить сразу пять человек.
— Принято, — удовлетворенно хлопнул себя по колену мастер. — Что еще?
— Беспокоящий огонь можно организовать, — высказался милиционер, вместе со всеми последовавший сперва на берег залива, и потом и на остров.
— Это как, — Росин на минуту запнулся, но тут же вспомнил: — Алексей?
— Горящие стрелы можно ночью пускать. Тогда немцы, вместо того, чтобы спать, будут бегать и возгорания тушить. А днем мы их атаками начнем изводить, а ночью опять пожарами. На третьи сутки они не то что сражаться, «мяу» сказать не смогут.
— Принято, — кивнул Костя. — Нас больше, мы можем отдыхать по очереди. А немцы пусть побегают. Вот только нужно какие-то фитили к стрелам привязывать, чтобы не гасли.
— Мох привязать, мастер, — предложил Юра Симоненко. — Я с собой бутылку солярки взял, костер разводить. Если промакнуть мох в соляру, эту пакость уже фиг потушишь.
— Принято, — в последний раз кивнул мастер. — Ну что, мужики? За работу?
— Лучше всего было бы проутюжить их «крокодилом», — мечтательно вздохнул Картышев. — Эх, пулеметик бы нам сюда. Или хотя бы пистолет.
* * *
Пистолет трясся в руках, словно заводная игрушка, в которой лопнула и раскручивается пружина. Станислав Погожий осторожно, медленно и плавно сдвинулся немного в сторону и положил ствол пистолета в развилку между стволом и веткой березы. Теперь оружие почти не вибрировало, и появился шанс навести его точно на цель.
Вот уже третий день бывший патрульный питался только сырыми грибами, от которых во рту установилась постоянная горечь, которую не могла истребить даже кислая неспелая клюква. Ему хотелось нормальной еды: каши, пицы, чебурека, мяса наконец! Пусть даже без перца и соли.
Погожин тщательно прицелился в пощипывающую зеленую травку косулю с короткими рожками и черной спиной и очень плавно нажал на спусковой крючок:
Бах! — косуля подняла голову и удивленно посмотрела в его сторону. Бах! — от дерева рядом с ее мордой отлетела щепка, и маленькое животное испуганно метнулось от него прямо на охотника. Бах! Бах! — от страшного удара в голову косулю подбросило в воздух и перевернуло вверх ногами. Она была мертва! Станислав кинулся к ней, схватил за задние ноги и поднял на вытянутой руке:
— Есть! — он положил добычу обратно и принялся лихорадочно собирать хворост для костра. Зажарив добычу, он объелся до потери сознания, а когда проснулся — набил брюхо до отказа еще раз. Пожалуй, теперь можно дальше двигаться в путь.
Милиционер четко и целеустремленно двигался на север, туда где обязана протекать река Нева — ее очень трудно не заметить. Правда, одного перехода через болото ему хватило на всю оставшуюся жизнь, и теперь он предпочитал следовать звериным тропам. А зверье петляло так, что очень скоро он совершенно запутался, сколько успел пройти, и в каком направлении. Впрочем, главное — это не терять смысла жизни, и перекусив, он сверился с солнцем, со мхом на деревьях, снова двинулся на север.
И тут свершилось чудо! Кустарник раздвинулся, и впереди открылся бескрайний водный простор.
— Ладога! — пьяно улыбнулся патрульный, вошел в воду, зачерпнул ее полной горстью, начал пить, пить, пить, а потом просто опустил голову и мелко потряс. Вышел! Теперь не пропадет…
Однако в это мгновение Погожина осенила совершенно дурная мысль: если он вышел на южный берег Ладожского озера, то он обязан был пересечь как минимум два шоссе — местное и Мурманское — и два канала! Где же они? На ум мгновенно пришел недавний сон про машущих мечами ненормальных…
— Не-ет, этого не может быть! — замотал головой милиционер, и двинулся вдоль прибоя. Здешние места он знал, и без труда узнал в далеком береге правый берег Невы у поселка Морозова. Еще пара километров, и он попадет к истоку реки.
Полчаса хода — вот из-за излучины начала показываться остров, каменные стены крепости, веревка с чьим-то бельем, гуляющий по берегу… Стрелец с бердышом…
Станислав попятился, поворотил головы налево и только тут до него дошло, что поселка Петрокрепость на берегу нет!
— Вот влип…
Значит, в этом кошмарном сне больше не было ни Новоладожского канала, ни дорог, ни Петрокрепости, ни Кировска. Если так, то единственной родственницей могла у него остаться тетя Марина из Еглизей. Дорог туда теперь, правда, нет, но если по Неве спуститься до Тосны, а вдоль нее подняться на двадцать километров, то там, на месте, можно попробовать ее отыскать.